Монти твердо решил, что закаленные в битвах войска должны послужить стержнем для необстрелянных дивизий, однако у многих, кто сражался вместе с ним в пустынях Ливии, это решение вызвало лишь недовольство. Они уже без малого четыре года сражались вдали от Англии и полагали, что теперь пора повоевать и другим, особенно тем дивизиям, которые вообще еще не побывали в боях. Некоторые полки бывшей 8-й армии не были дома уже шесть лет, а кое-кто и того больше. Жены и подруги еще сильнее подогревали их недовольство.

Ветераны американской 1-й пехотной дивизии, которую называли «Большой красной единицей»[13], тоже ворчали, когда узнали, что им снова предстоит первыми захватить береговой плацдарм, но командование нуждалось в их боевом опыте. Проведенная 8 мая инспекторская проверка показала, что чуть ли не половина американских соединений, выделенных для вторжения, находится в «неудовлетворительном» состоянии. Американским старшим офицерам приказали не сидеть сложа руки, и последние несколько недель перед днем «Д» были посвящены усиленной боевой подготовке, которая принесла свои плоды. Состояние боеготовности резко повысилось, а Эйзенхауэру оставалось лишь возблагодарить небеса за то, что дату вторжения перенесли с начала мая на начало июня.

Отношения между многими высшими военачальниками союзников были весьма напряженными. Так, заместитель верховного командующего Главный маршал авиации сэр Артур Теддер терпеть не мог Монтгомери, но его самого очень не любил Уинстон Черчилль. Командующий американской 1-й армией генерал Омар Брэдли, выходец из крестьян-бедняков штата Миссури, не очень-то браво выглядел с лицом типичной неотесанной деревенщины и в казенных армейских очках. Зато Брэдли был «практичным, сдержанным, не слишком честолюбивым, он казался даже скучноватым – ничего яркого, никакой показухи, – и никогда не перечил начальству». При всем том он был прозорливым командующим, который стремился хорошо сделать порученное ему дело. С Монтгомери он держался внешне почтительно, но по характеру они были полной противоположностью.

С Эйзенхауэром Брэдли отлично ладил, однако не разделял той терпимости, которую верховный проявлял к непредсказуемому и взрывному Джорджу Паттону. Говоря откровенно, Брэдли едва сдерживался, чтобы в открытую не показывать, какое глубокое недоверие он питает к этому эксцентричному танкисту-южанину. Паттон, человек набожный, но не способный и нескольких слов сказать без ругательства, очень любил поддразнивать в речах своих солдат. «Зарубите себе на носу, – говаривал он, – ни один козел не выиграл еще войну, умерев за свою страну. Выиграть ее вы сможете, если заставите чертовых козлов с той стороны подохнуть за их страну». Не приходится сомневаться, что без поддержки Эйзенхауэра в критические моменты Паттон ни за что не смог бы прославиться в предстоявшей кампании. А способность Эйзенхауэра заставить таких несхожих людей действовать сообща была выдающимся достижением.

Последнее столкновение, целиком вызванное нервозностью перед началом операции, вспыхнуло по вине Главного маршала авиации Ли-Мэллори. Тот «сумел рассердить всех» и даже Эйзенхауэра вывел из равновесия: ему вдруг померещилось, что две американские воздушно-десантные дивизии, которые предстояло высадить на полуостров Котантен, будут перебиты до последнего человека. Он несколько раз требовал отказаться от высадки, которая являлась ключевым элементом для защиты западного фланга войск вторжения. Эйзенхауэр приказал Ли-Мэллори представить свои возражения в письменном виде. Тот представил, и Эйзенхауэр, после тщательного рассмотрения, отверг их – при полнейшей поддержке Монтгомери.