Для создания полноценного парламента на Руси недоставало сословий в европейском смысле слова, то есть наследственных корпораций, обладающих обязанностями и правами, закрепленными законом и обычаями. А проведение губной и земской реформ как раз и было крупным шагом к оформлению таких сословий. Это ясно чувствовали наиболее заинтересованные в таком ходе дела городские торгово-промышленные круги. Пискаревский летописец (одна из немногочисленных летописей, вышедшая не из великокняжеских канцелярий), составленный в начале XVIl в. в Нижнем Новгороде, сообщал о времени правления Адашева: “…в те поры русская земля была в великой тишине и во благоденстве и управе… Да в ту же пору был поп Сильвестр и правил Русскую землю с ним за один и сидели вместе в избе у Благовещения, где ныне полое место между палат”. “Полое” – пустое – место действительно вскоре образовалось, не только на месте палат, где заседал Адашев с товарищами, но и на месте сословного представительства. И было это “полое” место результатом резкой смены политического курса.

Историки-педанты продолжают спорить, было ли создание сословно-представительной системы сознательной целью Адашева и его товарищей, но что таков неизбежный объективный результат их деятельности, было вполне очевидно современникам. И прежде всего тому влиятельнейшему современнику, которому одному было по силам разрушить эти планы и повернуть ход событий в иное русло.

Иван IV быстро почувствовал опасность, угрожающую полноте царской власти. В 1560 году все члены кружка были преданы опале. Формальным поводом послужило несогласие Адашева с продолжением бесперспективной Ливонской войны, но, по существу, царь не скрывал, что удалены его прежние советники за покушение на самодержавие. В посланиях Андрею Курбскому Грозный формулирует это совершенно недвусмысленно: главная вина опальных советников в том, что “восхваляли” и стремились ввести такой порядок, когда “рабы властвуют помимо государя”.

Будучи блестяще образованным человеком и талантливым писателем, Грозный в многочисленных “широковещательных” посланиях выстроил весьма стройное обоснование необходимости неограниченной самодержавной власти. Сама природа человека такова, что грешные люди неспособны к добру без принуждения, и потому подданным надлежит находиться в полной “государской воле”, а где они “государской воли над собой не имеют, тут как пьяные шатаются и никакого добра не мыслят”.

Корень зла всякого “народоправства” в том, что “там особо каждый о своем печется”. Неизбежные при этом смуты и раздоры способна прекратить только неограниченная царская власть, но “если царю не повинуются подданные, они никогда не оставят междоусобных браней”.

Самодержец руководствуется непосредственно провидением, человеческие советы могут лишь замутить ясность божественного откровения: “Мы же уповаем на милость божию… – писал Грозный, – и от человек учения не требуем”.

Посему образцы народоправства, доступные тогда непосредственному наблюдению подданных московского государя, подлежат решительному осмеянию и принижению. Особенно достается от Грозного выбираемым шляхтой польским королям, положение которых хуже “худейших рабов”. Не должен быть властитель и “старостой в волости”, каков, по мнению Грозного, шведский король, которого извиняет только то, что он “мужичий род, а не государской”.

Наиболее отчетливо неприятие парламентских ограничений монаршей власти Грозный формулирует в письме английской королеве Елизавете, отказавшей ему в прямом ответе на запрос, поскольку ответ зависел от решения парламента: “Мы надеялись, что ты в своем государстве государыня и сама владеешь и заботишься о своей государской чести и выгодах для государства… Но, видно, у тебя, помимо тебя, другие люди владеют, и не только люди, а мужики торговые, и не заботятся о наших государских головах и о чести и о выгодах для страны, а ищут своей торговой прибыли. Ты же пребываешь в своем девическом звании, как простая девица”.