Из окна поезда мне был виден величественный монумент Родины–матери. Она надёжно охраняет детский хоровод. Я везла к нему тоненькую тетрадочку неведомой мне, но ставшей родной, бабы Люси, чтобы она вновь встретилась со своими друзьями…

Бабушка

–

ложка

Я вместе с тобой глотаю обиды и упиваюсь восторгом! По утрам наполняю тебя энергией на целый день, передаю силу времени, погружаю в глубины прошлого. Потом я замираю в ожидании, впадаю в созерцание пластов времени и сознания. Жду тебя, чтобы вновь упиваться восторгом прожитого дня или глотать его обиды…

Осенью 1941 года немецкие войска оккупировали Сталино и Макеевку. Анастасии к тому времени было уже тридцать семь, а сыну её Георгию ещё не было и года. Уезжать из родных мест она не собиралась. Летом муж спешно эвакуировал на Урал оборудование Харьковского завода и предлагал ей выхлопотать место. Но Наца, так звали её родные, наотрез отказалась. Враг оказался проворнее, и эвакуировать завод не успели, муж её попал в плен. Ему, высококвалифицированному инженеру, предлагали работу на благо Германии, но он предпочёл бежать. У отряда СМЕРШ разговор короткий – был в плену, значит шпион. Потому пошёл он в составе штрафбата на защиту родной Курской области и сгинул там во время Куско–Обоянской операции в январе 1942. Получив похоронку, Наца с грустью посмотрела в ясные голубые глаза сына и приняла единственно верное решение – смириться и работать. До войны она преподавала французский и немецкий языки в школе. Навык пригодился, служба в немецком штабе рядовой переводчицей давала льготы ей и ребёнку. Она оставляла сына на попечение младшей сестры Нины и отправлялась на службу…

В тот день на душе было тревожно. Дурное предчувствие, словно сдавливало виски и заставляло учащённо биться сердце. Во дворе Настю встретила сестра с посеревшим лицом:

– Настенька, Жорика забрали!

– Как?! – вскриком раненой птицы выдохнула молодая женщина.

– Я на огороде была, Жорик рядом играл. Офицер шёл, солидный такой, смотрел долго, как Жорка возится, травинками играет… А потом забрал, – сквозь слёзы тараторила, подвывая, Нинка.

– Сказал чего? Куда повёз? Ты говорила ему, что я в штабе у них перевожу? – Настя засыпала сестру лихорадочными вопросами.

– Говорила! Всё говорила! – причитала Нина.

На службе, куда прибежала взволнованная Настя, ей ничего вразумительного не ответили. Когда она мчалась обратно к дому, то издалека заметила необычную картину: рядом с калиткой стоял высокий моложавый немецкий офицер, которого она не раз видела в штабе, а на руках у него сидел умытый, причёсанный, приодетый Жорик и деловито сосал леденец, а в другой руке держал чайную ложечку.

– Прошу простить, фрау, что доставил беспокойство, – вполне вежливо начал офицер. – Ваш сын очень напомнил мне моего сына Ганса, у него такие же голубые, как небо, глазки и белые шелковистые кудри. Он с женой в Магдебурге, в Саксонии. Я так по ним скучаю.

– Но это не Ганс, герр офицер. Это мой сын Георгий, – проговорила Настя, с трудом сдерживая волнение.

– Фрау, в качестве компенсации я привёз вам провиант. Позвольте иногда играть с Гансиком.

– С Георгием, – тихо проворчала Настя и устало опустилась на скамейку…

К счастью, этого чадолюбивого офицера вскоре перевели по службе дальше на восток. Настя от пережитых волнений сильно заболела, а сестра Нина потихоньку вместе с Жориком лакомилась подарками, среди которых оказалась небольшая ложечка с ручкой, похожей на шпатель. Мальчик играл ею, пока мать не забрала столовый прибор для хозяйственных нужд.