«Ну точно, училка», – подумал Антон с тоской; они встречались на крыльце автотранспортного колледжа, но еще оставалась лазейка, крохотная возможность, что место выбрано случайно.

– Она училка, – мрачно сообщил он же, когда притормозил возле Ани; издали оценил ее сегодняшний наряд: крупные темные очки, призрачный шарф, небрежно переброшенный по волосам; стиль Одри Хепберн. Или Жаклин Кеннеди?.. А голова, похоже, прошла. Аня – не притормаживая – протянулась к нему за поцелуем и только потом ответила:

– Училка? Тогда я лучше покурю сейчас! Не возражаешь? – Она взялась за пачку.

Марево дрожало над асфальтом, машины плыли подплавленные, как куски масла по сковородке.

– Какой предмет она ведет?

– Не знаю. Разве училки вообще бывают тамадами?..

– Может быть, этику и психологию семейной жизни?

– Сейчас нет такого предмета. Может, закон божий?..

– Природоведение? Сейчас все расскажет про тычинки и пестики…

– Будешь говорить глупости, она тебя строго накажет. Дрянная девчонка!

– О да!..

Так ржали и прибавляли музыку, ржали и ехали. Антон украдкой посмотрел на часы: они опаздывали, но почему-то потакать той тетке не хотелось.

Она действительно ждала их на крыльце. Антон слишком лихо влетел во двор колледжа, слишком резко притормозил, они сделали изучающий круг, и Анин сегодняшний style при этих внимательных взглядах из замедленно, как на киноэкране, проходящей машины обрел вдруг ноту шпионского маскарада, особенно уместную.

– Ой, боже… Ты посмотри, вылитая депутат Мизулина.

– А юбка, а юбка-то, это же рытый бархат, бомба семьдесят второго года!..

– Давай-ка ты иди, а я пока запаркуюсь рядом вон с тем грузовиком.

«Вон тот грузовик», будучи полуторкой времен войны и, таким образом, памятником, торчал не на постаменте даже, а на стальной опоре метров в шесть, как будто воткнутой прямо в железное пузо; и в этом заключалось Антоново коварство: в воздухе не запаркуешься.

– А давай-ка лучше уедем, по газам!..

Так, с прибаутками, они выбрались и пешком вернулись со стоянки, притихнув только у самого крыльца.

Депутат Мизулина приняла их, если так можно сказать, на контрасте: уставившись в глухие очки Ани, она не ответила на сдержанный кивок, а только сварливо выговорила:

– Вы опоздали на десять минут! – после чего вдруг резко разулыбалась и заключила в объятия Антона, явно не ожидавшего. – Как на папу-то похож!.. Вылитый!.. Вы-ли-тый!..

Он ткнулся в кисло пахший крепдешин.

Особый вид летнего садо-мазо.

Они шли темными прохладными коридорами, и Антон чуть притормаживал у стендов, в которых отблескивали темно-зеленым лаком модели советских грузовиков и – за ними следом – массивной тушей, развороченной тяжелой операцией, – карданный вал с выпиленными частями. Антон останавливался. Аня задерживалась рядом с ним. Рытый бархат ступал твердо.

– Откуда она знает твоего папу?

– Она была тамадой на его свадьбе.

Аня изумилась.

– А почему ты говоришь, что не видел ее раньше?

– А ты думаешь, я ходил на его свадьбу?..

– Поторопитесь, молодые люди! – прокричала дама от дверей актового зала и комично притопнула ножкой, и тут Антон оценил еще туфли с каблуками рюмочкой. На юрфаке в точно таких же ходила профессор Трибунал-Волконская: наследие выездов в какой-нибудь Константинополь на симпозиумы. На сессии Лиги Наций…

Она еще возилась с ключами, потом отходила к распределительному щитку – и в пианино отразились огни наивной рампы.

– У нее юбка из того же материала, что и занавес, посмотри, – шептала Аня, которая, кстати, так и не сняла очки.

– Кстати, вряд ли учительница. Какой-нибудь местный культмассовый сектор… Ну, как это называется, короче, бывшая вожатая…