Смакуя обиду, он не сразу увидел, что с Аней. А она сидела, закрыв глаза – уже совершенно мокрые, и напряженный подбородок ее дрожал.

– Голова? Сильно болит?

Она только кивнула.

Он заметался. Конечно, он знал, что Ане помогают только какие-то таблетки то ли с кодеином, то ли еще с чем-то (не «какие-то»: он помнил название, как «отче наш»), но, черт возьми, должно же быть в местной аптечке хоть что-то!..

– Ничего не надо. Сейчас пройдет.

Она старалась размеренно, глубоко дышать.

Антон готов был вскочить, разнести летнюю веранду в щепки, убить официантку с салатами, убить кого угодно, но только чтобы… Испарилась мигом вся обида, все.

Много дури было в Антоне.

Много серого, неинтересного и никакого.

Но одно удивительное свойство… Как искра, разжигающая смесь…

В минуту отчаяния в нем рождалось что-то, казалось бы, нелогичное; то внезапное и авантюрное безумие, которое странно переламывало ситуацию и которое нельзя было прогнозировать: как бросить предмет со смещенным центром тяжести – неизвестно, куда и как он полетит и что проломит, не поддаваясь никаким законам.

– Так. Свадьбы не будет. ТАКОЙ свадьбы не будет.

Аня умела удерживать слезы: держала полусомкнутыми веки, и тяжелая влага дрожала в ресницах, не падая.

– Мы сделаем, как Настя с Женькой. Они же тоже не хотели праздновать, полетели в Прагу вдвоем, точнее, втроем с фотографом. Взяли с собой платье, костюм… Вот. И там поженились. И там гуляли и снимались. Очень хорошо получилось. Снимки классные, фотограф мирового уровня… Надо у них узнать кто…

Аня молчала.

– Никому ничего не скажем. – Антон воодушевлялся. – Отцу не скажем, никому. Просто возьмем и полетим. Да хоть на следующей неделе. Ресторан, конечно, надо будет как-то отменить, но я отцу напишу из Праги… Он поймет…

– Втроем? А в брачной ночи фотограф тоже принимал участие? – пошутила Аня.

Она уже шутила. Антон просиял.

И они уже почти весело обсуждали детали – что сделать, что придумать с нарядами, чтобы не повторять Настю с Женькой, и смеялись над какими-то вариантами, и…

– Ничего не получится, – с расстановкой вдруг сказала Аня. – Конечно, ничего не получится. У меня же когда украли «загран», я не заявляла…

– Я же тебе столько раз говорил!..

Аня пожала плечами.

– Господи, ну ерунда, ну сделаем срочно…

– Бесполезно… При утере или краже срочно не делают… Быстро сбежать не получится.

Голос ее хоть и дрогнул, но она уже не плакала – стала злой и безразличной.

Закурила.

Антон не верил, что все это может разбиться о какой-то пустяк, ну смешно же…

– Да ты что говоришь, я попрошу отца, он позвонит, они за день все сделают…

– Ты его не попросишь, – отчеканила Аня. – Ты ни о чем его просить не будешь, слышишь? Потому что это получится не побег, не наша с тобой – наша с тобой! – авантюра, а… – Она подбирала слово, но раздавила окурок. – А то же самое, что и этот ваш банкет в этом гребаном вашем ресторане «Купец». Или как его там.

Они молчали.

Дорога в ад начиналась.

– Значит, конкурс про семейные трусы и «эротический паровозик», – произнесла Аня бесцветно, не спародировав даже «эротический», то, как произносила это тамада.

Это надо пресечь, предотвратить немедленно, сбить, как сбивают пламя: чем угодно, как угодно, но сию же секунду.

– Так. На следующей неделе. Мы – по обычным, внутренним паспортам – въезжаем на Украину. Или лучше куда-нибудь в Абхазию. Тоже, вроде, заграница. Курорт. Море. Там в загсе я даю взятку. Они там что угодно делают за взятку. Там мы регистрируем наш брак. Поняла? Так это и будет. Возражения не принимаются.