Самого лица не было видно, но по контуру головы пробегала еле заметная желтоватая линия, похожая на неоновую подсветку.
На улице стояла июльская жара, ярко светило солнце, а цветущий тополь повсюду разбрасывал пух, от чего настроение траура отсутствовало напрочь.
Наверное, умирать в конце октября под опадающую пожелтевшую листву и моросящий дождь совсем иначе.
– Ну, мужики, поехали?
Водитель скорой бросил окурок на асфальт, затушил тлеющий уголёк ботинком и пошёл садиться за руль.
Машина завелась, улица наполнилась гулом от мотора, а выхлопная труба, словно кашлянув, начала извергать чёрный дым.
Старший медбрат последовал за водителем и сел на пассажирское место, а Женёк, тот, что помоложе, залез в кузов с моим телом и по очереди закрыл обе задние двери.
Подойдя к закрытым дверям, я вытянул руки, словно боясь удариться лбом, и прошёл сквозь них. По ощущениям это как пропустить палец через струю воды из крана.
Молодой интерн уже сидел внутри и что-то конспектировал, в своей тетради.
Судя по лицу, он уже отходил и только по взъерошенным волосам и остаткам блевоты на штанах выдавал своё напряжение.
Заняв место рядом с интерном, я сел и заглянул в тетрадь.
Господи, он только-только ступил на путь медицины, а почерк уже нечитаемый. Видимо, когда даёшь клятву Гиппократу, ты автоматически получаешь нечитаемый почерк.
Скорая тронулась, и нас затрясло. Белая простыня сползла с моего посиневшего лица, и Женёк, держась за поручень, взял в руки телефон, привстал и сфотографировал его, а затем сделал селфи на фоне тела.
– Эй, ты чего творишь? – подал голос интерн, закрыв тетрадь.
– Тебе какая разница? Сиди дальше в своей тетрадке и лишних вопросов не задавай, понял? – фыркнул Женёк и набычился, выпятив вперёд нижнюю челюсть.
С виду он больше на словах боец, чем на деле, но интерн всё же не стал спорить и снова взялся за тетрадь.
Заглянув через плечо, я всё же начал потихоньку разбирать написанное. И то, что я начал читать, меня сильно напугало.
Глава 3
Призрака можно напугать? Ещё как!
Когда я ещё раз заглянул в тетрадь интерна, почерк, который совсем недавно я принял за каракули и неразбериху, стал цельным и понятным.
Сфокусировавшись, я заметил, что это латынь или "язык мёртвых". Откуда мне это известно?
В студенческие годы мне довелось побывать на скучных парах, где преподаватель давал основы, но посещал я эти занятия совсем для другой цели.
Почти все пары я искоса пялился на девушку, в которую был влюблён до беспамятства.
В студенчестве у меня были длинные волосы, и если правильно подпереть рукой голову, то можно было разглядывать Таню под бубнёж «Quidquid latine dictum sit, altum sonatur», не привлекая к себе внимания.
И только голос лектора об окончании урока возвращал меня из мечтаний о Тане в реальный мир, который меня не особо радовал, но что-то я забегаю вперёд.
Латынь! Бьюсь об заклад, спроси меня месяц назад на улице, я бы и двух слов не смог связать, а тут я бегло читал написанное, и каждая строчка пугала больше предыдущей. Читаю:
«Отец, я понял, что не готов и вряд ли буду готов! Мне требуется прилагать неимоверные усилия, чтобы не раскрыть себя, и я прошу… прошу дать мне второй шанс. Я готов сделать что угодно, но только не отрабатывать своё наказание тут, на Земле.»
На слове «Земле» я с недоверием посмотрел на молодого пацана. На вид ему было лет 19. Юное, совсем невинное лицо, пепельного цвета волосы, слегка выпирающие скулы и пронзительно голубые глаза.
Я привстал с места и встал напротив него. Вытянув вперед руку, я помахал кистью перед его носом. Да нет, городской сумасшедший какой-то, я-то уж подумал…