Неужто орел шалит?

Поднимаю глаза к небу и вижу, как что-то большое, задымив, падает вниз, за хребет. Вертолет! У нас тут они редко летают.

Сердце бешено колотится. Надо пойти посмотреть. Может, кому-то нужна помощь!

Быстро спускаюсь с пастбища, оставив коз на попечение встревоженного шумом Тарлана, и бегу в сторону дыма. Колючки царапают ноги, камни норовят вывернуться из-под ног, но я не останавливаюсь.

Добираюсь до места крушения, и моим глазам предстает ужасающая картина. Обломки вертолета валяются повсюду, пахнет горелым металлом и горюче-смазочными материалами. И вокруг ни души. Если кто-то выжил, то счет идет на минуты.

Осторожно ступая среди искореженного металла, я начинаю поиски. Зову, кричу, но в ответ лишь тишина, нарушаемая потрескиванием остывающих обломков.

Неужели все погибли? Или внутри был только один пилот?

И тут я замечаю мужчину. Он лежит чуть в стороне, за искореженным куском фюзеляжа. Лет, наверное, сорока. Весь в крови и грязи, лицо изрезано осколками. Жив ли?

Прикладываю ухо к его груди и пытаюсь нащупать пульс. Да, слышу стук… еле-еле, но дышит. Всевышний, спасибо!

Он был без сознания. Что же делать? До села далеко, до ближайшей дороги еще дальше. Связи тут нет. Остается одно – тащить его к отцу.

Он не просто тяжелый, он будто выкован из свинца и давит неподъемной ношей. Поднять на плечи – безумие, немыслимо. Но воля, словно тугая пружина, сжимается внутри, и я, собрав последние силы, рывком притягиваю его к себе. Руки цепляются под мышки, и с нечеловеческим усилием я взваливаю этот груз себе на спину.

Каждый шаг – удар молотом по пояснице, ноги – словно подкошенные, вот-вот рухнут под этой тяжестью. Но я иду. Спотыкаюсь о острые камни, царапаюсь о колючие кусты и чувствую, как липкая кровь пропитывает мою одежду, расползаясь по ней темными пятнами.

До дома, кажется, километра три. Три бесконечных километра, где каждая сотня метров – вечность. Но останавливаться нельзя. Не имею права. Раз уж взялась, надо донести его во что бы то ни стало!

Когда, наконец, доволакиваю его до нашей сакли, и отец, сидящий на лавке, роняет трубку. Глаза его расширяются от удивления и тревоги.

– Тамила! Что случилось?! Кто это? – кричит он, бросаясь ко мне.

– Вертолет… упал… в горах… – выдыхаю, чувствуя, как жизнь мужчины утекает сквозь пальцы.

Отец бережно подхватывает незнакомца и вносит в дом. Я оседаю на землю, обессиленная, но с тихой радостью в сердце.

Я отдала все силы. Теперь надежда на отца. Он врачует травами и молитвами, и я молюсь вместе с ним, чтобы чудо свершилось.

В доме разливается терпкий аромат целебных трав. Отец хлопочет над раненым, а я, завороженная, наблюдаю за его неподвижным лицом. Кто он? Откуда явился в наши тихие горы? Что привело его сюда?

Ткань его костюма говорит о достатке, о важном положении в мире, далеком от нашего. Интересно, какого цвета у него глаза? Почему мне кажется, что они синие?

…Томительные часы тянутся, как вязкий мед. Наконец, отец выходит из комнаты. Усталость залегла глубокими тенями вокруг глаз, но взгляд искрится надеждой.

– Жить будет, Тамила. Раны глубокие, но я обработал. Главное – дышит.

Из моей груди вырывается облегченный вздох.

– Спасибо, отец. Я знала, что ты сможешь его спасти.

– Нет, дитя мое, это ты вернула его к жизни.

ДАНИЯР

Голова раскалывается, словно кто-то вбил в нее тысячи гвоздей. Пытаюсь пошевелиться, но тело пронзает острая боль.

Веки тяжелые, словно свинцовые, но я заставляю себя открыть глаза.

Комната… странная. Бревенчатые стены, глиняный пол, тусклый свет от керосиновой лампы. Вокруг тишина, нарушаемая лишь неясными шорохами.