- Вот об этом я и говорю. Тебе нужно будет уехать.

Звучит вполне себе неплохо. В теории, по крайней мере. От меня требовалось лишь одно: съездить домой, забрать кое-какие документы, вещи и не пересекаться с Вадимом.

Снова в теории все это звучало прекрасно. Меня особенно сильно воодушевило последнее...

Когда я подъезжаю к дому, долго рассматриваю наш двор в поисках его машины. Вообще, в нашем элитном комплексе у нас есть два места, но иногда Вадим паркуется прямо перед подъездом. Сегодня, однако, его не было ни там, ни там — это радует.

Я выдыхаю, чуть сильнее сжимаю руль, но потом глушу мотор и выхожу на улицу. Не знаю, то ли он уехал на работу, то ли на радостях остался у своей блондинки, и это уже неважно. Решительно (насколько вообще могу) иду к подъезду, поднимаюсь на наш двадцать пятый этаж и подхожу к двери квартиры.

Все равно прислушиваюсь.

Наверно, это паранойя, но решившись на такой шаг, мне страшно и везде видятся ужасы. Даже там, где их в принципе и нет. В коридоре — тишина, в квартире — тоже.

Все чисто.

Выдыхаю с облегчением.

Мама-то была права. Я не уверена в своих силах, если честно. Не знаю, как поведу себя, если встречусь с ним, а основа ее плана — секретность. Вадим не должен знать, что я что-то задумала, тем более развод! Он ничего не должен знать. Иначе пиши — пропало.

В этом я все же сомневаюсь. До конца не понимаю, почему мама убеждена, что он будет пытаться меня остановить? Зачем? У него есть женщина, ребенок, а я? Буду просто первой женой с еще одним ребенком, а он будет платить алименты — это же по-взрослому. Вполне разумно!

Но маме я все равно верю. Чтобы перебдеть. Все-таки у нее опыта больше, а я, несмотря на длительные отношения, в вопросах мужчин все еще полная простофиля. Иначе как объяснить тот факт, что он дурил меня все эти годы? И я даже не замечала звоночков?

Господи. Чувствую себя просто дурой, открывая замок двери. Это обидно. Но погодите-ка, сейчас будет гораздо хуже, и мне это известно.

Когда мой дом встречает привычным ароматом печенья с корицей, все внутри сжимается. Я захожу — становится действительно хуже.

Здесь все мое. Родное, такое знакомое…

Светлая прихожая с моими туфлями в углу, открытая дверь ванной комнаты, где опять горит свет. Который не выключила именно я. Не он. Он не страдает дефектами памяти или своей внимательности — это все…вечно я…

Значит, не ночевал дома… ну конечно…

Подбородок начинает дрожать, как и мои руки мелко потряхивать. Внутри сжимается и скручивается неприятный комок боли. Горечь оседает на языке.

Появилась возможность, и его ветром сдуло… разумеется. Зачем нужен этот дом, когда где-то есть другой? С не холодной постелью, а с той, которую кто-то да греет.

Почему-то мне кажется, что это не принципиально. Я, она, еще кто-то? Вадиму вообще есть дело? Едва ли. Так цинично врать столько лет может только абсолютно холодный и черствый человек. Эгоист до своего абсолюта. Жестокий до последнего клапана в сердце…

В этот момент мне хочется взять эту проклятую вазу — камень нашего преткновения, а точнее, моего преткновения с наивностью и глупостью, — и швырнуть прямо о мраморную плитку. А потом с наслаждением смотреть-смотреть-смотреть, как осколки разлетаются на тысячу частиц. Примерно как я сама.

Но нельзя.

Надо помнить, что нельзя, даже если очень надо. Нет. Терпи.

Аккуратно ставлю пакет с подарком для своей свекрови на тумбочку и иду в спальню. Там быстро и решительно достаю чемодан с верхней полки. Сгребаю вещи Лерочки и ее любимые игрушки. Потом перехожу к своей одежде. Мама сказала, что забирать все нельзя — это слишком подозрительно! — поэтому я кладу только самое необходимое на первое время. То есть, самые любимые вещи. Пара платьев, джинсы, теплую кофту, куртку и белье. Все. На этом все.