– Павлик сам не свой, выпытывал у меня, с кем она встречается. Знаете, у него сразу мысли об измене, работа тяжелая, он все время в разъездах, часто не бывает дома. Я его успокаиваю, а сама все время думаю – где Алина? Что случилось? Жива ли?.. Уже десять дней… одиннадцать. Дикость, нелепость! И ни звонка, ничего! В полиции думали, Алинка уехала домой, выясняли, но ее там нет, и теперь ее сестра звонит мне каждый день, спрашивает. Родители у них умерли – отец плавал, погиб на Дальнем Востоке во время шторма, у мамы – сердце… Одна сестра осталась. Я уже не знаю, что и говорить. У меня в голове не укладывается – вот так исчезнуть без следа, причем, если бы какие-то враги, ревность, брошенный парень… или ввязалась куда-нибудь… бандиты, но ведь не было ничего! Все на глазах, работаем вместе, она целый день на виду…

– Как вы провели пятнадцатое июля?

– Это был выходной, решили пробежаться по лавкам, выпили вина для «разгону крови», как сказала Алинка, часа три бродили по «Мегацентру», мерили все подряд, смеялись, настроение было приподнятое. А потом попали на выставку в Дом художника – увидели объявление, вход свободный, ну и зашли. Оказалось, персональная выставка нашей местной художницы Майи Корфу. Она там тоже была, еще журналисты и люди с телевидения. Интересная женщина эта Майя, платье шикарное, черное, почти без украшений – только колье омега, вроде плоской пластинки из белого металла – и все. Серебро или платина. Она вообще-то живет за границей, в Италии, здесь бывает наездами. Согласилась открыть выставку, а то в Италии ее знают, а дома нет. Алине очень понравились картины и то, что на вернисаже была сама «мадам Корфу», как назвал ее какой-то журналист. Алина как ребенок, понимаете? Яркая обертка, блеск, известность… Она прямо ходила следом за художницей, меня оттерли, да я и не лезла. Их даже сфотографировали вместе, Алинка надеялась увидеть себя в вечерних новостях. Я видела, как она что-то говорила мне, улыбалась.

Алина хотела купить что-нибудь, но я отговорила – цены просто бешеные, и потом, картины необычные, какой-то странный стиль, в буклете говорится: «метареализм», «символизм», «космизм». Я, наверное, старомодна, но мне, если честно, не очень понравилось, то есть кое-что ничего, но, в общем, не то.

– Почему? – спросил заинтересованный Федор.

– Понимаете, для меня картина или книга – это чувства, душа, мысли, если хотите, а тут слишком декоративно, нарочитость какая-то, несуразность, бессмысленность. Красные деревья, черные цветы, особенно меня поразила картина с руками: сложенные вместе ладони, в них земля – жирная, влажная, из нее растет дерево, выписаны каждая веточка и листик, одна половина синяя, другая – фиолетовая, а под деревом – мужчина и женщина, она в белом платье невесты, он обнаженный. С его стороны ветки дерева сломаны, с них капает что-то черное, похожее на кровь… Рассматривать интересно, но как будто тебя грубо толкнули или ударили… такое впечатление, что она бросает мне в лицо свою картину, издевается – вот вам, обыватели! – Полина помолчала, потом сказала: – Вы извините меня, Федор, я не в себе все эти дни…

– Понимаю. А потом, после вернисажа?

– Мы поужинали в «Белой сове». Алина говорила только про выставку, мол, приведет туда Павлика, хотела купить натюрморт с цветами. Она еще собиралась в «Магнолию» за продуктами, приглашала меня, но я устала и поехала домой. Эта выставка так повлияла на меня, хотя были и радостные картины. Но это дерево в ладонях, и земля такая жирная, и черная кровь… бррр! Я сразу подумала о кладбище. Если это Адам и Ева, то старые мастера интереснее.