В «чемодане» нашлось несколько платьев, две юбки и несколько блуз. Помимо этого, там было бельё. Смешное, конечно, такое «бабушкино».

«Ну тебе, Фаина Андреевна, не привыкать к панталонам,» — весело подумала я

У меня вообще настроение было хорошее. Лето, молодость, новая жизнь.

Надела я простое, приятного серого цвета платье. Удобные башмачки, тоже явно, не дешёвые.

Анфиса Васильевна сама предложила оставить пока кофр, так она назвала «чемодан» у неё:

— Барышня, куда же вы потащите енту монстру, а как устроитесь, — Анфиса Васильевна снова виновато спрятала глаза, — то пришлёте кого-нибудь ко мне сюда.

Я понимала, что за те три месяца, что я лежала, а она ухаживала за мной, женщина прикипела ко мне, и теперь понимая, что я ухожу, практически на «улицу», ей было неловко и даже стыдно. Но, женщина сама жила где-то при больнице и никак не могла помочь несчастной девице в моём лице.

Чуть позже пришёл Иван Петрович, принёс бумаги и строго по врачебному сказал:

— Фаина Андреевна, как устроитесь где, если не в Петербурге будете, то эти бумаги передайте местному врачу, пусть вас наблюдают.

А я подумала, что сейчас хороший момент расспросить о «моём ранении».

— Иван Петрович, — обратилась я к доктору, замечая, что говорю не так, как мне было свойственно в прежней жизни, а будто бы приноровившись к местной речи, — я вот совсем не помню, почему и как получила ранение, не могли ы вы мне рассказать.

Доктор посмотрела на меня внимательно, видимо, оценивая, насколько далеко простирается моя «забывчивость», но ничего про «потерю памяти» больше не сказал, а вот про события трёхмесячной давности довольно сухо, словно из медицинской карты зачитывал, произнёс:

— Поступили вы, Фаина Андреевна, в очень плохом состоянии, привезла вас матушка, сказала, что нашла вас в доме, рядом с вами был пистоль, а в груди у вас было ранение.

Я удивлённо посмотрела на замолчавшего доктора:

— Получается, что я сама себя пыталась убить?

— Я этого не сказал, — Иван Петрович недовольно нахмурился, — хотя матушка ваша настаивала именно на такой версии и полицейским тоже так и заявила.

Я сразу уловила, что к матушке Фаины доктор явно не благоволит, вилимо та ещё «особа».

— А что думаете вы? — я вопросительно посмотрела на мужчину

— То, как выглядело пулевое отверстие указывало на то, что стреляли с расстояния, — поясни доктор, почему-то оглянувшись в сторону двери, как будто бы опасался, что кто-то может подслушать.

И в ответ на мой непонимающий взгляд добавил:

— Ожога на коже не было, какой обычно бывает, когда стреляют, приложив пистоль вплотную

«Да, — задумалась я, — всё выглядит ещё более запутанней»

Я посмотрела на папку в руках, а Иван Петрович, почему-то пряча взгляд, проговорил:

— В бумагах этого не записано, Фаина Андреевна

Помолчал пару мгновений, прочистил горло, и уточнил:

—Матушка ваша просила, чтобы не завить криминальное дело, — доктор снова вздохнул, достал платок из кармана и начла протирать пенсе, — через неделю, как вы поступили, стало понятно, что жизнь ваша поддерживается только вашим здоровым сердцем, а вот душа ваша ушла далеко…

— И вы решили, что мне уже всё равно, — закончила я фразу за доктора, и сразу же произнесла свою, слегка повысив голос:

— А мой убийца, значит, остался безнаказанным?

Доктор вздрогнул и удивлённо посмотрел на меня. Он, явно не ожидал, что ещё вчера полумёртвая девица, оживёт и начнёт «права качать».

Но у меня не было выхода, я подумала, что здесь, как, собственно, и везде нельзя надеяться на справедливость, её нет. Поэтому надо что-то делать, чтобы не оказаться без денег на улице.