– А где он сейчас?
– В моем доме. Он будет там еще две недели, а потом состоятся новые слушания. Мои родители будут бить по самым уязвимым точкам, чтобы признать и меня неподходящим опекуном.
– Но зачем?
– Из принципа. Этот скандал выставляет меня развратным и аморальным, и единственный способ, каким я могу убедить суд, – это доказать, что я способен взять ответственность за ребенка и у меня есть для этого ресурсы. В качестве женатого человека я буду вызывать гораздо больше доверия. И планы моих родителей пойдут прахом.
– Вот так просто?
Он отхлебнул кофе:
– Наша страна все еще довольно консервативна, и вряд ли у одинокого мужчины много шансов. Но если родители получат опеку, они никогда не отдадут Лукаса обратно. В моей семье уже много лет идет вой на, и они не упустят шанса одержать в ней внушительную победу.
Элизабет сняла очки и нахмурилась, глядя вдаль и явно оценивая то, что он только что ей рассказал.
– Все довольно просто, – продолжал он. – Мы с тобой публично объявим о браке и будем поддерживать его видимость, пока Янис не оправится. А там, возможно, и Катерина встанет на путь исправления.
– А что, если Янис сорвется? Мне опять придется исполнять роль твоей жены?
– Как только он выйдет из клиники, то я устрою, чтобы меня назначили законным опекуном Лукаса на случай отсутствия родителей. Если бы мы раньше знали, что отец и мать собираются забрать Лукаса себе, мы бы уже это сделали. Но мы не ожидали, что они падут так низко. Они его почти не знают.
А стоило бы это предвидеть, мрачно подумал Ксандер. Его родители воспринимают жизнь так же, как бизнес: как игру, в которой может быть только один победитель.
– В общем, все, что нужно, – просто возобновить брак. Я понимаю, что многого прошу…
– Многого?! – Ярость Элизабет не знала границ. – Моему бизнесу конец! Это работает только в атмосфере секретности, а какая тут может быть секретность! Все, чем я занималась все эти годы, будет уничтожено. А как насчет всей остальной моей жизни? Я должна отказаться от нее ради тебя?!
– Не сказал бы, что придется от многого отказываться. Ты же посвящаешь все свое время работе. Парочка друзей, с которыми ты время от времени общаешься, и занятия йогой, когда позволяет время. И все.
Она смотрела на него, не веря своим ушам:
– Ты что, следил за мной?! Ну, это объясняет, как ты узнал о «Левиафане».
Он был невозмутим:
– О твоем бизнесе я узнал, когда разбирался в причинах отказа в аннулировании брака. А потом меня интересовало, может ли что-то послужить поводом обвинить тебя в неблагонадежности и отказать в опекунстве.
Его изыскания, впрочем, ни к чему не привели. Все скелеты в шкафу были надежно спрятаны. Даже если она и вступала в какие-то отношения, их следов нигде не было. Что ему и требовалось.
– Ты можешь придумывать какие угодно объяснения, но это называется вторжением в личную жизнь. И это непростительно.
– Если бы ты была на моем месте, ты бы поступила так же.
– Мне бы не пришлось утруждаться: детали твоей личной жизни уже несколько месяцев полощет пресса! А вот я не даю им такого повода.
– Большая часть этого – выдумки и преувеличение, – ледяным голосом ответил он.
– Ах, вот как, – саркастически сказала она.
Ксандер начал злиться. Он допил кофе и поставил чашку на стол, а затем аккуратно указал на пляж:
– Видишь того человека с фотоаппаратом?
Элизабет повернулась.
– Это папарацци. Мой секретарь намекнул ему, куда мы едем.
Элизабет была готова взорваться от гнева.
– Он знает, кто ты и чем занимаешься. И про брак тоже. А какая именно история будет сопровождать фотографии, решать тебе.