– Нет, мы ищем путешественников во времени.
Фраза была сказана с сарказмом. Ника не отрывала взгляд от объявлений. Я даже заподозрил, что где-то там, на страницах, проделана дырка, в которую она за кем-то следит. Не читает же она в самом деле?
– А ты чего на урок не идешь?
– А ты?
– А ты?
– А тебя затыкали коты.
– А тебя собаки!
– Ой, все, иди куда шел.
Ника сложила газету. В глазах блеснуло разочарование. Что-то с ней было не так. Я самым проникновенным голосом спросил:
– Вера…ника, домашку, что ли, не сделала? Хочешь, дам списать?
Ника фыркнула и закатила глаза:
– Еще раз назовешь меня так, я тебе руку сломаю.
– Упс. Это будет эпично.
Прозвенел звонок, ошалелые школьники ломанулись в кабинеты. Коридор опустел, мы остались вдвоем. Сердце отстукивало ритм в ушах.
– Если захочешь рассказать, что случилось, я… Не уверен, что смогу помочь, но хотя бы… может…
Мой голос звучал громко в тишине, и я постарался снизить его к концу невнятного предложения. Уголки губ у Ники дрогнули и опустились в трогательно-обиженной мине. Чуть выдержав паузу, Ника сказала:
– Я тут в туалете занятный разговор подслушала. У Камбалы Ивановны резинки вчера в сумке нашли и засняли. Ролик видел?
Я понимал, что она нарочно переменила тему, но не чувствовал, что могу и хочу настаивать на душевном разговоре. Я бы лучше провалился на второй этаж сразу (желательно) в кабинет литературы.
– Нет. Не видел. Резинки… Для волос?
– Ой, ну конечно для волос, у преподши в сумке! Для чего ж еще. И на этом дело не кончится, уж поверь мне. Следующая физичка. Она из тех, кто орет на каждом углу: «У меня два высших образования, а вы еще в жизни ничего не добились!», зато перед родителями сама лебедь. – Ника сложила руки на груди и сделала умиленное личико. – «Ваши детки такие умненькие!» Слышал бы ты, как она орала, когда ей в прошлом году эти умненькие подложили резиновую какашку на стул. Как сирена.
Мы рассмеялись.
– Может, на урок все-таки пойдем? – спросил я и спрыгнул с окна. Подал ей руку. Ника схватила протянутую ладонь крепко, подалась вперед, дернулась, но прыгнуть не смогла. Я держал ее крепко обеими руками, тянул на себя, девчонка сидела словно приклеенная.
– Черт, все хуже, чем я думала, все-таки вляпалась.
– Что ж ты сразу не сказала?
– И что бы ты сделал?
– А ты?
Ника оглядела коридор.
– Уж явно не это, подержи-ка газету. – Всучив мне прессу, Ника поинтересовалась: – Смотреть будешь или отвернешься?
Я из вежливости повернулся к ней спиной. Трещала материя. Вжикнула молния. Ника долго кряхтела, пыхтела и возилась на подоконнике. Спрыгнула.
– Что ж, иногда физкультура очень кстати, – сказала она. – Поворачивайся уже.
На подоконнике сиротливо лежали свисающие вниз джинсы. Ника стояла в голубой блузке и черных шортах. Если не приглядываться, можно было даже подумать, что так и задумано.
– Еле дождалась, блин. Ну точно, суперклей.
– Ну и как тебя угораздило?
– Да так, есть одни, дебилоиды гиперболоида. Осталось последнее, подожди-ка.
Ника достала из рюкзака тетрадку, вырвала листок и написала:
«Я буду мстить, и мстя моя страшна».
– Что-нибудь добавишь? – спросила у меня, протянув ручку.
Я приписал: «Будешь плохо учиться, тебя тоже похитят инопланетяне». Ника хихикнула и добавила ниже: «Встретимся на Плутоне», достала булавку и приколола записку к джинсам.
Варя
Следы «Дота два»
Разбирательство шло почти два часа. Конечно же, вызвали в школу родителей. Мама перепугалась не на шутку. Отец выглядел спокойно, постукивая костяшками пальцев по столу директрисы.
– Я так и не понял, в чем вы обвиняете мою дочь?