Теперь, после того как я на стене в храме вывесил номер моего сотового телефона, мне приходится отключать его на ночь. Поскольку именно ночью вдруг у кого-то появляется непреодолимое желание позвонить священнику и поинтересоваться, на самом ли деле это его номер? Потом вежливо извиниться и положить трубку. Такое бывает, слава Богу, нечасто, но для того чтобы, однажды проснувшись, потом потерять сон на целую ночь, довольно и одного звонка. Утром проверяю входящую корреспонденцию. И тогда уже отвечаю. Однажды, проснувшись, я увидел у себя на телефоне девятнадцать непринятых звонков от одного и того же абонента. Звонила знакомая молодая женщина. Несколько лет назад я крестил ее ребенка, а с ее родителями мы общаемся уже лет двадцать, не меньше. Звонки начинались с часу ночи и продолжались до трех часов утра с перерывами в пять или десять минут. Такого числа звонков, тем более от одного человека, да еще ночью, я не получал никогда. Увидел и ужаснулся, недоумевая, что такого могло случиться, чтобы я так экстренно мог понадобиться в этот двухчасовой промежуток. Для полноты картины должен добавить, что моя знакомая – действующий сотрудник московского уголовного розыска, на то время успевшая проработать там уже целых десять лет. Когда проснулся, у меня на часах было что-то около семи. Я ей немедля перезвонил.

– Батюшка, вы даже не представляете, что этой ночью мне пришлось пережить. Столько лет отработав в уголовном розыске, я была уверена, что в этой жизни видела уже все, и считала, что удивить, а уж тем паче напугать меня невозможно. Как я была наивна! К трем часам утра, когда начался рассвет и этот ночной кошмар наконец закончился, я, подойдя к зеркалу, увидела в нем свое отражение и вновь ужаснулась. Лицо в слезах и соплях, в одной руке телефон, другая судорожно прижимает к груди икону. Я вам звонила без остановки. Видел бы меня в тот момент кто-нибудь из моих сослуживцев! Сейчас с вами разговариваю, вспоминаю мой ночной кошмар, и уже сама начинаю сомневаться: а было ли это на самом деле?

Ладно, если бы то, что случилось, произошло в каких-то экстремальных обстоятельствах, в непроходимом лесу или болоте. Так нет же! Сейчас мы с мамой и дочкой живем у себя на даче по соседству с вашей деревней. Наши мужчины остались в Москве и работают, а мы – женская половина – в отпуске практически на все лето. Мама уже на пенсии, у меня льготный отпуск и еще плюс взяла полмесяца за свой счет. Все ради ребенка, чтобы хоть на лето вывезти ее из Москвы.

Живем скромно, тихо-мирно. Никаких излишеств, злоупотреблений или споров с соседями. Днем ходим гулять в лес, на речку, по деревне пройдемся. Время от времени ездим в магазин за продуктами. У нас нет врагов. На выходные приезжает муж, везет с собой нашего дедушку. И мужики наши народ вменяемый, пьянок не устраивают, и музыка у нас по ночам не орет. И захочешь придраться, так не к чему. Никому не мешаем.

На отдыхе мы с мамой ложимся поздно. Вчера после ужина уложили малышку, а сами уже за полночь пили с мамой чай и проговорили еще почти до часу ночи. Наконец стали расстилать постели. Мама внизу, а я на втором этаже рядом с дочкой. Мама еще пошла в туалет. Туалет у нас летний, на улице, здесь же на участке. Она ушла, а я спустилась вниз и ждала ее, чтобы закрыть дверь на щеколду. За ней уже приходится проверять, может и забыть.

Ее не было всего минут десять. Что там произошло, она не знает, во всяком случае, говорит, что не помнит. А когда вернулась домой, то это уже была не она. Моя мама, милая, предельно тактичная, хрупкая женщина, во мгновение ока превратилась в нечто совершенно противоположное, обратное. Едва переступив порог, она принялась кувыркаться через голову. И колесом бы пошла, но дача не стадион, места мало, и она ограничилась одними кувырками. Мама просто фонтанировала непонятно откуда вошедшей в нее энергией. Потом вдруг перестала кружить, поднялась на ноги, выпрямилась, застыла и рычит. Я смотрю на нее и понимаю: это реально Вий, а не моя мама. «Вий» заговорил страшным мужским басом. Сперва непрекращающиеся кувырки в исполнении старого, больного человека, вдобавок к ним этот страшный мужской бас заставили меня вспомнить и о Боге, и о Церкви. Благо номер вашего телефона у меня сохранился в телефонной книжке. Хотела вам обо всем рассказать и везти маму в храм, чтобы вы там над ней помолились. Я подумала, что в храме у нее все это сразу же прекратится. Или вы бы к нам сами приехали со святой водой, маму этой водой окатили и помолились, чтобы вышла из нее эта непонятная сила. Я вам звоню, а вы не берете трубку. Тогда я стала звонить отцу: