В моей жизни вспоминается случай, который я не могу объяснить никак по-иному, как только вмешательством Божьего промысла. Это произошло как раз перед началом Великого поста. Накануне у меня была очень большая нагрузка в художественном училище, где я преподавала технику рисунка. Устав, в том числе и физически, я ждала начала поста с затаенным желанием спокойно помолиться в храме, походить на службы, особенно в первую и последнюю недели. Обычно мечты так и оставались мечтами. В храме удавалось бывать лишь урывками и всякий раз воспринимать как удачу возможность причаститься в воскресный день.

А тут еще и дополнительная нагрузка на работе, пускай по объективным причинам, но легче от этого не становилось. При таких-то обстоятельствах надежда полноценно провести грядущий Великий пост должна была окончательно растаять, а она все еще почему-то оставалась.

В первый же день первой седмицы я проснулась, открыла глаза и от удивления открыла бы их еще больше, если бы могла. Картинка, в тот момент возникшая перед моим взором, была не такой, как обычно, когда наше зрение воспринимает окружающий мир во всей его полноте. Во всяком случае, в той полноте, на которую способно наше зрение. Моя картинка показывала мне мир таким, каким раньше мы воспринимали широкоформатное кино. Тем, кто не сталкивался с подобным явлением, предлагаю представить: вы ожидаете увидеть какой-то фильм во всю ширину экрана, а вынуждены смотреть его лишь в пространстве пускай широкой, но все же ограниченной сверху и снизу темным полем полосы. Вот со мной и произошло нечто подобное – мир для меня сузился в одну такую полосу, точно я веду танк и вынуждена смотреть на дорогу через узкую щель прибора. Но в танке это понятно, а вот так проснуться, открыть глаза и увидеть все окружающее сквозь узкую щелочку было, во-первых, очень странно, а во-вторых, очень страшно.

Что, если я сейчас вообще ослепну?! Естественно, я побежала не на работу в училище, а в поликлинику. Врачи, меня осмотревшие, не понимая причины моего заболевания, лишь глубоко вздыхали и в недоумении разводили руками:

– Может, все, что с вами случилось, – это результат переутомления?

В больнице мне не помогли, зато выдали больничный лист и отправили отдыхать.

– Будут изменения, приходите.

Сперва я отчаивалась и плакала, но потом смирилась и отправилась в церковь на службу. Никогда еще так много я не бывала на службах и так часто не причащалась. Пятьдесят дней я практически не смотрела телевизор, ничего не читала и не рисовала. Я только молилась, все больше своими словами, и ходила на службы. Постепенно исчезли сперва отчаяние, потом и чувство страха. Наступил покой и внутренняя уверенность, что еще немного – и зрение восстановится само, без вмешательства докторов. Именно с таким настроением и надеждой на чудесное исцеление я встречала праздник Пасхи.

Сегодня, когда с того времени прошло уже много лет, ничем, кроме как той самой непоколебимой уверенностью, возникшей во мне незадолго до начала Страстной седмицы, я не могу объяснить и последующие произошедшие со мной метаморфозы. Еще не закончились дни Светлой седмицы, когда все в храме подпевают на службах вслед за клиросом слова пасхальных стихир и потом еще ирмосы праздничного канона, а мое зрение практически полностью восстановилось. Мне уже немало лет, а я, в отличие от мужа, до сих пор не знаю, что такое очки.

Сегодня понимаю: Там слышны не только слова, но даже и не высказанные нами желания. Нас слышат и нам сочувствуют. Я очень устала. Мой ангел-хранитель – наверное, это был он – меня услышал, пожалел и подарил мне покой.