- Нет, - отвечаю коротко и доступно, разворачиваю нахалку к выходу и указываю на него. - Овощей в огороде полно, ты вроде тощая, следишь за собой - там твой рацион. Ни в чём себе не отказывай. Захочешь есть - научишься готовить, не научишься - не хочешь есть.

Прежде, чем начнёт вякать, добавляю:

- И руки держи при себе, или я тоже начну распускать, - шлёпнул по заднице, - потопала.

- У тебя был шанс, убогий, жить мирно, но ты его просрал, - взвизгивает Островская, отмахиваясь от меня как от противной мошки, - я всё сделаю для того, чтобы ты вылетел отсюда с треском!

- Удачи, - пожимаю плечами, разворачиваюсь и ухожу к себе.

Никогда не понимал таких женщин, хотя эту то ещё и женщиной можно назвать с натяжкой. Нет, в том, что мадам не целомудренна, я не сомневался, да вот это не делает её женщиной. Зарвавшийся, наглый ребёнок, который палец о палец всю жизнь не ударила, а мнит себя пупом земли и вершительницей судеб. Набросилась на незнакомого человека с просьбой сначала трахнуть, потом накормить, и всё через "заплачу" или "уволю". Как будто у неё уже есть полномочия увольнять или свои деньги, чтоб платить.

Глупая баба даже не знает, что я посиневшими пальцами за место не держусь и моё проживание здесь это "услуга за услугу". И не её скудного ума дела какую.

Настроение, и без того скверное с утра, поползло вниз. Нужно было остаться у Сони вчера, как она настойчиво предлагала, так нет же, боялся, что сожгут дом. Ну, малолеткам же хуже. Допекут, быстро по домам разъедутся.

Я вышел, чтобы убрать газонокосилку, и встретил трио в саду рядом с огородами. На лице тут же появилась широчайшая ухмылка.

- Что, голод не тётка?