В мужчине ощущалось нечто неестественное. Настораживающее. Чтобы определить, что именно, я приблизила его лицо в кадре и замерла в изумлении. Вблизи оно выглядело абсолютно неподвижным, будто качественно исполненная маска. Мрачным. Непроницаемым. Будто высеченным из камня.

Камера зафиксировала матовую бледность кожи и белые, зачёсанные назад волосы. Мужчина походил на альбиноса, но только на первый взгляд. Я навела резкости, присмотрелась и обнаружила редкие, почти незаметные в вечернем полумраке пряди каштанового оттенка. В молодости незнакомец мог быть шатеном. Наверняка привлекательным.

Лишь глаза на этом мертвенно-бледном лице были живыми. С расширенными угольно-чёрными зрачками они показались мне глубокими ледяными омутами. Вязкий взгляд манил и затягивал в свои мутные глубины. И я наверняка утонула бы в них, если бы не камера, которую как щит держала у самых глаз. И всё же в серых глубинах пронзительных очей, смотревших на меня в упор, жила душа. Грешная. Мятежная. Опустошенная. Будто их хозяину больше нечего было терять.

С вызовом глядя на меня, прохожий слегка прищурился и изогнул губы в ироничной усмешке. Лицо его приобрело насмешливо – презрительное выражение. Как будто он прочёл мои мысли и посмеивался над моим «щитом», считая его так себе защитой.

Мрачная харизма прохожего поражала. Во мне вдруг проснулся азарт запечатлеть ее на камеру. Этот кадр, наравне с кадром «голландца», мог бы стать достойным дополнением фотоколлекции.

«Он видит камеру, но не выходит из кадра. Значит позирует мне и будет не против пары кадров», – решила я и онемевшим от напряжения пальцем рискнула нажать на кнопку спуска. Раздался щелчок, и кадр пополнил фото копилку. Однако незнакомец вдруг напрягся всем телом, порывисто втянул носом воздух и сделал шаг мне навстречу.

Сердце болезненно сжалось и ухнуло вниз.

«Бежать! Сейчас же! Как можно дальше!» – забилась в истерике единственная мысль.

Но я продолжала стоять как истукан – непослушные ноги словно примёрзли к тротуарной плитке.

«Потребует удалить кадр? Отнимет камеру? Разобьёт её?» – в страхе гадала я, через объектив камеры глядя прямо в глаза незнакомцу.

Но прохожий не стал подходить ближе. Остановился неподалеку и продолжил играть со мной в гляделки. Молча. Не знаю, сколько мы простояли друг напротив друга, но чем дольше он на меня смотрел, тем глубже я увязала в каком-то невидимом болоте. Вязком. Неуютном.

Чувствительный фокус камеры улавливал все нюансы, и я заметила, что прищур глаз моего визави стал резче, радужка – почти свинцовой, а губы сжались в тонкую ниточку.

«Я недоволен», – всем своим видом безмолвно декларировал он.

Мне явно давали понять, что не позволят больше сделать ни кадра. Пальцы совсем озябли. Тонкие, любимые перчатки, в которых так удобно было держать аппарат, больше не защищали от стужи.

«В рюкзаке должны быть варежки», – мелькнула успокаивающая мысль и тут же растворилась в окутавшем голову мареве.

Стало тихо и как-то тоскливо. Словно колесо времени сначала замедлило ход, а после и вовсе решило остановиться. Перед глазами вдруг возник океан. Бескрайний. Темно синий. Неспокойный.

Я ощутила, как стою на берегу, у самой кромки. Щеки обдает мощным бризом. Похоже, начинается шторм. На глазах растут и вспениваются волны. Сорвавшийся ветер гонит их к берегу. Кажется, меня вот-вот смоет волной, но этого не происходит. Волны обрушиваются на берег в шаге от меня и тотчас просачиваются в песок. Поэтому ноги остаются сухими. И только шум прибоя неистово бьёт в уши.