Его лицо бледнеет на глазах, кровь отливает от щек, оставляя нездоровую серость. Рот приоткрывается, но звука не издает, как будто слова застряли где-то в горле, не в силах пробиться наружу. Я вижу, как дергается его кадык, как напрягаются мышцы шеи.

В этот момент я чувствую боль, ярость

– Леся... – выдыхает он, резко отстраняясь от Лиды. Голос сипит, будто он простужен. Или будто слова причиняют ему физическую боль.

Леся. Так он называл меня в самые нежные моменты. В первые дни знакомства, когда мы гуляли по осеннему парку и он робко взял меня за руку. В день нашей свадьбы, когда шептал клятвы мне на ухо. В роддоме, когда держал на руках новорожденного Макара и благодарил за сына.

Теперь это имя звучит как мольба о прощении. Но прощать пока не хочется. Пока хочется только дышать и не падать.

Лида вскрикивает, заметив меня, хватается за простыню. Ее лицо становится пунцовым от стыда, глаза расширяются от ужаса. Она выглядит такой молодой, такой испуганной, почти ребенком, попавшим в ситуацию, которая ей не по возрасту.

– Простите, – беззвучно шепчет она губами. – Простите, Алеся Андреевна.

Но я не готова прощать. Не сейчас. Может, никогда.

3. Глава 3

– Мама, что происходит? – Макар пытается освободиться от моей руки, закрывающей ему глаза. Его маленькие пальчики теребят мою ладонь, пытаются отодвинуть.

– Мы уходим, – произношу механически, и голос звучит удивительно спокойно. Как будто это не я говорю, а кто-то другой. Женщина, которая умеет держать себя в руках в любой ситуации.

Разворачиваюсь спиной к этой сцене и веду сына по коридору к лестнице, крепко держа за руку. Внутри медленно разливается холод. Не боль, пока нет. Боль придет потом, когда схлынет первый шок. А пока просто леденящий холод, будто кровь превращается в лед.

Коридор кажется бесконечно длинным. Каждый шаг дается с усилием, ноги налиты свинцом. На стенах висят наши семейные фотографии. Мирон с новорожденным Макаром на руках, наша свадьба, отпуск в два года назад. На каждой фотографии мы улыбаемся, обнимаемся, выглядим счастливыми. Идеальная семья. Красивая картинка для соцсетей.

Да, наверное, так и было. Красивая картинка, а не настоящая жизнь.

За спиной слышу шорох одежды, приглушенные голоса, быстрые шаги. Мирон спускается следом, на ходу натягивая футболку. Слышу, как он оступается на лестнице, хватается за перила, тихо матерится под нос.

– Леся, подожди, – голос хриплый, отчаянный. – Я могу объяснить...

Что тут объяснять? Что на самом деле это не он занимался сексом с нашей няней на нашей кровати? Что мне все приснилось? Что у него есть злой близнец-двойник?

Останавливаюсь у входной двери, все еще держа Макара за руку. Рука дрожит, и я сжимаю ее покрепче, чтобы сын не заметил. Мой мальчик смотрит на нас с недоумением. Папа растрепанный, странный, мама молчит и бледная как мел. В его глазах читается тревога. Дети всегда чувствуют, когда что-то не так, даже если не понимают что именно.

– Когда? – спрашиваю тихо, чтобы не напугать сына.

– Что... когда? – Мирон не понимает. Или делает вид, что не понимает.

– Когда ты приедешь домой? Поговорить.

Вопрос прозвучал удивительно деловито. Как будто я спрашиваю о времени ужина или о том, когда он заберет машину из автосервиса. Внутри все горит и рвется на куски, а снаружи идеальная деловая женщина, которая планирует рабочий день.

Он проводит рукой по волосам:

– Вечером. К семи.

– Хорошо.

Хорошо? Что в этой ситуации может быть хорошо? Но слово уже сказано, и я не собираюсь его забирать обратно.

Открываю дверь и выхожу с Макаром на веранду. Сентябрьское солнце кажется слишком ярким, слишком радостным для того, что только что произошло. Птицы поют в саду, ветер шелестит листвой, где-то вдалеке смеется ребенок. Мир продолжает жить, как будто ничего не случилось. Как будто моя вселенная не рухнула за последние пять минут.