Мелкие же светло-каштановые завитки, как будто только после химической завивки, которые доставали мне до середины спины были в точности, как у мамы. Поэтому я никогда их не выпрямляла, правда почти никогда и не распускала. Ухаживать за ними было слишком трудно, а поддерживать в «приличном» виде еще тяжелее.

Чаще всего прическа на моей голове напоминала по словам тети: «Взрыв на макаронной фабрике» или же: «Я упала с сеновала, тормозила головой». Я с трудом представляла себе эту картину, но тете, наверное, было виднее.

А вообще…

Вообще, и сегодня тетя тоже была права. Я посмотрела себе под ноги, на смятый голубой пуловер и скривилась, принимая не особо радостное для себя решение, тяжело вздохнула напоследок и согласилась пойти с Мариной по магазинам:

— Ладно, пойдем за платьем.

Тетя хитро улыбнулась, лукаво на меня посмотрела и довольно, как кошка, напившаяся молока, произнесла:

— Жду тебя через двадцать минут внизу.

Только за Мариной закрылась дверь, как я со злости отшвырнула валявшиеся на полу вещи, хорошенько их пнув ногой. Попыхтев еще минут пять, я все же пошла в ванную комнату. Скептически себя оглядев, заплела волосы в косу, после чего приступила к утренним процедурам. Я даже ресницы накрасила, чтобы не опозорить тетю и хоть как-то походить на девушку.

Когда я вернулась в комнату, отведенного времени оставалось не больше пары минут. Я с неодобрением посмотрела на все еще лежавшие кучей вчерашние рваные джинсы и поспешила натянуть их на себя. Футболку я выбрала первую попавшуюся, какая разница, что мятая. И так позорище: не причесанная, в рваных джинсах, толком не накрашенная пойду прогуливаться по модным бутикам столицы.

Вольская переоделась в легкое летнее платье, обновила макияж и теперь, в нетерпении цокая каблучками, ходила туда-сюда, в ожидании поглядывая на лестницу. У меня в голове не укладывалось, как тетя успевала всегда столько всего делать за короткий период времени. Не только с внешностью, но и по дому. Несмотря на наличие у нас повара, домработницы и уборщицы, Марина Вольская многое делала сама, каждое воскресенье, например, балуя семью собственноручно приготовленным ужином.

Традиция, которая у меня сидела в печенках.

Потому что потому!

Я прикрыла глаза, отгоняя непрошеные мысли, но они все равно сами собой лезли в мою слишком бестолковую голову.

На каждый такой вечер приезжал Максим, в основном один, иногда с девушками. Были у него… серьезные отношения. Дважды. Сразу после того как мне исполнилось тринадцать и год назад. Первые отношения с вечно улыбавшейся блондинкой продлились почти год, Вольские держали кулачки и ожидали известия о скорой свадьбе, но радостную весть так и не получили — Максим однажды пришел один, ничего никому не объяснив и все.

Следующий раз девушку он привел три года спустя, полную противоположность предыдущей: холодная брюнетка с расчетливым взглядом и длинными иссиня-черными волосами. Скорее всего, крашеными и по-любому наращенными. Я весь вечер тогда недобро смотрела на эту злобную мегеру и по странному стечению обстоятельств мою тезку, и отчаянно хотела повыдирать шикарные пряди волос, проверив тем самым их на натуральность.

Энджи — как та пафосно попросила к себе обращаться— пришла с Максимом всего однажды, но, как потом я выяснила, в жизни Вольского стервозная брюнетка обосновалась надолго. И как я поняла, опять же, из подслушанных разговоров своих опекунов, пару месяцев назад парочка разбежалась. Дядя Женя был чертовски рад этому обстоятельству и даже открыл бутылку какого-то суперстарого коньяка, чтобы отметить столь прекрасное событие.