Звонить в дверь пришлось долго.

Дольше обычного. Я понимала, что квартира у подруги далеко не маленькая, и пока дойдешь с одного конца в другой, может и полжизни пройти, но обычно Леля открывала быстрее. Когда же взбалмошная блондинка все же появилась на пороге, я поняла, что операция «придушить Моховину» отменяется. Олька выглядела в стократ хуже меня самой.

— Ну, что уставилась? И так трясет как тузика, еще на сквозняке стоять заставляешь, — недовольно прохрипела подруга и плотнее закуталась в плед.

— Лелечка, на улице жара, какой сквозняк?

— От кондиционера! — рявкнула подруга и, развернувшись, направилась в глубь квартиры, шаркая подошвами пушистых тапочек-собачек как самая настоящая старушка.

Я подняла голову и, покрутив ею, все же разглядела кондиционер на другой стороне лестничной площадки, в аккурат над живым уголком из зеленой растительности. Да, элитные дома — они такие. Неудивительно, почему меня не пускают в квартиру родителей.

Обидно, правда, слегка.

Леля нашлась на втором уровне, в своей комнате. Девушка сидела на огромной кровати, закутанная не только в плед, но и в черное, с какими-то иероглифами, одеяло. Окна были закрыты такими же шторами. Присмотревшись внимательнее, я поняла, что они не черные, а темно-фиолетовые, но все такие же мрачные.

— Что за траурное настроение? — я кинула рюкзак на пол и грохнулась в кресло-подушку, тоже темно-фиолетовое.

Последний раз я была у подруги два дня назад, тогда все здесь было салатовым, в тон цвета волос хозяйки комнаты.

— Только не говори, — тут же подскочила, чтобы поближе рассмотреть волосы подруги, — фух, напугала, я думала, ты и их опять перекрасить решила, а я с перепоя не разглядела.

— Не смешно, — шмыгнула носом Леля и громко разрыдалась.

Это было что-то новенькое. Ольга Моховина — ходячий позитив, даже я не умела радоваться жизни так, как делала это подруга, хотя считала себя самым настоящим оптимистом. Бывали, конечно, такие дни, как сегодня или вчера, но в основном мне хватало солнечных лучей и легкого ветерка, треплющего волосы, когда я качалась в саду на любимых качелях. Все! Это был самый лучший релакс. Никаких проблем и забот, лишь умиротворение и наслаждение жизнью.

Леля же так и вовсе была абсолютным оптимистом, иногда пакостным, но все же. И единственное, что расстраивало подругу, это невнимание отца.

— Дядя Эдик тебя наругал?

— Лика, мы что, дети малые, чтобы нас ругали? — недовольно гаркнула рыдающая девушка и продолжила лить слезы.

— А что тогда? Лель? — я неуверенно приобняла подругу, не представляя, что вообще нужно делать в таком случае. — Расскажи, должно стать легче.

— Ни черта это не работает, — все еще всхлипывая, но уже не так зло прошептала Моховина и сама обняла меня, положив голову мне на грудь.

— Ни черта это не работает, — все еще всхлипывая, но уже не так зло прошептала Моховина и сама обняла меня, положив голову мне на грудь.

Я гладила вздрагивающую подругу по короткому ежику салатовых волос, молчала и ждала, когда буря закончится, и даже представить не могла, что же должно было такое случиться, что вывело из равновесия Ольку настолько.

— Да уж, грудь у тебя и правда, что есть, что нет. Лежишь как будто на палке и головой в кости упираешься.

Ну вот, кажется, любимая подруга вернулась.

— Лелечка, ну не всем же быть такими секс-бомбами, как тебе. У меня зато попа, оказывается, ничего.

— А почему «оказывается»? — Моховина приподнялась и посмотрела на меня заплаканными а от того словно еще более светлыми, чем они есть на самом деле глазами. Красивые они у нее голубые-голубые.