Все эти предрассудки, на взгляд Максима, как запирание дверей, тоже выводили его из себя. Забор двухметровый, закрытый поселок, охрана, но отец был неумолим, и всегда требовал от родни запирать двери. Пунктик, не иначе.

Лишь выйдя из лифта и скинув туфли уже у себя в квартире, Максим понял, как же ему повезло. Ведь Лика могла и вешаться на него начать… он бы не устоял… не смог. А тут сам себе поражался: спокойно уснул в кровати рядом с ней и даже не заметил этого. Он и правда устал. Отдохнуть бы.

По пути запнулся и посмотрел вниз.

— Вот же!.. — Про себя он выматерился более впечатляющее. — А ну иди сюда! — громко закричал, пиная босоножек Энджи.

Заспанная и слегка перепуганная девушка выбежала спустя минуту, Вольскому как раз хватило времени, чтобы снять пиджак, расстегнуть манжеты и все пуговицы на рубашке. Заметив это, девушка расслабилась. А вот Максима передернуло от отвращения. Как же его достала ее непонятливость. Ну ничего, в этот раз он вышвырнет ее вон окончательно. Только хорошенько трахнет напоследок. Ну не зря же она пришла, в самом-то деле.

5. Глава 5. Лика

Я проснулась после полудня. Голова раскалывалась так, будто по ней стучали кувалдами, причем со всех сторон и одновременно. В горле пересохло, и за глоток воды я и родину бы предала. Хотя зачем родину. Подругу Лелю, вот кого надо предать или сдать врагу на растерзание.

Протопав в ванную, жмурясь при этом от яркого света, я напилась воды из-под крана, сначала хлебнула с ладони, потом поняла, что это долго и муторно, и наклонилась к смесителю. Утолив жажду, умылась холодной водой и только тогда посмотрела на свое отражение. Что ж, выглядела я намного лучше, чем чувствовала себя.

Было лишь одно «но», от которого хотелось удавиться: на мне был дорогущий тетушкин пеньюар. Я копила на него пару месяцев и купила Марине в подарок. Теперь эта кружевная красота была помята и заляпана каплями воды. Вот же.

Это до какой степени надо было допиться, чтобы просить Максима остаться. А потом еще и напялить это.

Господи, какая же я дура.

С громким стоном опустилась на корточки, а затем плюхнулась на попу посреди ванной комнаты и, прикрыв лицо ладонями, заплакала.

Максим все так же считает меня маленькой глупышкой. Теперь наверняка думает еще и, что я дура набитая.

Господи, я его опи́сала в детстве. Три раза! Он помнит, когда я стала ходить на горшок. Все! Это крах!

Полный крах моим мечтам и фантазиям. Слезы полелись пуще прежнего, а когда они все же кончились и остались лишь беспомощные всхлипывания, я поднялась и услышала треск. Опустила голову, и слезы появились вновь. Я зацепилась подолом пеньюара за стоявшую под умывальником тумбу.

Теперь эту роскошную постельную прелесть только на помойку.

Умывшись во второй раз, а стянула с себя шелковый наряд и выместила на нем свою злость. Вещь и так уже испорчена, и терять ей больше нечего.

Я с особым удовольствием порвала кружево на мелкие кусочки. То, что не получилось сделать руками, помогли осуществить маникюрные ножнички. Я, наверное, затупила их, но оно того стоило. Негатив выплеснулся, и от прежнего уныния не осталось и следа.

Все в этой жизни поправимо.

— Кроме тебя, конечно же, —хмыкнула я, обращаясь к кучке молочных лоскутков. — А то, что я описала Максима в детстве… Ну что ж. — пожала плечами, достала майку с Микки-Маусом и короткие, рваные по краям джинсовые шорты и продолжила, одеваясь, разговаривать сама с собой: — Придет время, и на него написают уже наши дети. Вот!

Найдя тетю на террасе, я подошла к ней и поцеловала в щечку.