Квакая, отплыла сонная лягушка. Царица проводила её мутным взглядом: большая-то какая. И вокруг – сияние, совсем как в Тени ветер колышется…

– Эй, – окликнула царица, сглотнув горечь. – Эй… Лягушка!

Лягушка уселась на кувшинке, опустила веки. Царица собралась с силами, потянулась к ней взглядом, мыслью:

– Ты… из Тени?

Лягушка не шелохнулась. Не услышала будто даже. А царица, как ни пыталась, не могла ни дозваться, ни дотянуться. Словно скорлупа наросла вокруг лягушачьего тела – невидимая, колдовская, такая знакомая… знакомая… Царица ахнула, узнав. Кощеево колдовство, тёмное грубое кружево. Оно! Владыка руку приложил, он лягушку заколдовал, чтоб не дозваться было.

– Лягушка! Помоги! Ты же из Тени, ты Кощея знаешь. Помоги мне домой вернуться!

Лягушка тяжело соскользнула в воду – без брызг, без кваканья.

– Лягушка… – прошептала царица, уронила руки. – Помоги! Горячо мне здесь, больно, тяжко… Батюшка у меня там…

Миг спустя распрямилась, собрала всю силу, какая осталась, подозвала ближе тёмные воды, нагнала ряби, сгрудила тину, потянулась к лягушке, затихшей под ряской. Теперь, когда не пыталась царица нырнуть, болото слушалось, легко подчинялось. Но колдовство на лягушке лежало крепкое, не по царицыному уменью. Она б с таким и в Тени не справилась, не то что здесь. Не услышит её лягушка и не расскажет, как сюда попала, тут ли дорога домой. Колдовство на ней Кощеево, на живом и мёртвом замешанное, на острие, на самой тропочке пограничной. Значит, и разрубить его под силу одному только Кощею да тому, кто и в жизни, и в смерти побывал. Куда уж ей, унесённой из Тени, чужой в Соло́ни…

Но лягушка, лягушка эта – неспроста до неё не дозваться, неспроста она на Край-Болоте сидит – в месте, где в чёрных сказках дорога в Тень открывается. Нужно дознаться. Отыскать способ! Перемолвиться с лягушкой, проведать… А пока, выходит, нет тут пути. Назад надо.

Пошатываясь, царица поднялась на ноги. Ухватилась за ветку, рукавом вытерла лицо. Тяжело, сладко дышалось болотным маревом. Колыбельная ещё звучала в ушах – глухо, на сто голосов. Давняя, знакомая – её и сыновьям пела, пока малы были.

Цепляясь за стволы, побрела царица прочь. Край-Болото только притворяется светлым-ласковым. Силы до того выпивает, что ноги еле переставляешь – ровно как в той сказке говорилось. Силы тянет, в сон клонит… Точно так всё. Но не испугалась ведь, пошла, отыскала. И всё, всё напрасно, если только не разгадать, как до лягушки добраться!

Миновала лес, миновала погост. Темнел по левую руку свежий холм, под которым спали семеро девок – угорели разом в одной бане. По правую руку двадцать холмов темнело: ратники с раха́зских полей на щитах вернулись.

Скользнула в ворота, глянула на дозорных с копьями на забрале[7]. Заперла за собой тяжёлые створы, побрела тихими улочками Крапи́вы-Гра́да, на ходу убирая сторожевые струны, распутывая охранные узелки. Добралась до дворца. Шагнула через порог покоев, провела ладонью по лицу, махнула рукой. Оттаяло и пошло время; никто не заметил её отлучки.

Скинула отяжелевшую телогрею[8], красную рубашку[9], пояс и опястья[10]. Осталась в льняной рубахе до пят, опустилась в кресло – заморское, с ажурным узором, точёными, золочёными ножками – подарок Милонега к венчанью. Уж сколько лет прошло, а кресло будто вчера сработано.

Закрыла глаза. Болотные вихри закружились, сдавило грудь.

Глубоко вдохнула. Страшно. Страшно. Снова не той дорогой пройти хотела. Не так просто в Тень попасть, давным-давно сама убедилась и всё равно поддалась, едва не утопла. Не зря это место Край-Болотом зовут, не зря стороной обходят и звери, и птицы. Даже берёзы там – и те не такие, даже лебеди – и те больше на Тенных птиц походят, невесомые, ясно-тонкие.