Теперь их двое… Хотя, чего это я. Столько их было с самого начала.

…Голубь ухаживал за голубкой, любил. Угощения не касался тоже, приносил что-то своё. Мы уж шутили, это они просто не хотят обременять нас лишний раз… В общем, мы ужились.

…И тут, похоже, кто-то, наконец, понял, как мне было страшно и как мне всё это не нужно…

Кто-то понял, не зная еще, что мы ужились.

…Около семи вечера начало происходить что-то странное. Похоже, пошел дождь. Непривычный гвалт, ощущение такое, что кто-то дерётся насмерть. Кричат птицы. Вероятнее всего, дело касается меня? В мгновенье ока оказываюсь на балконе и вижу…большую сизую ворону.

Ворона сидит на перекладине, похлопывает крыльями, смотрит в самые глаза и злобно поругивается. Что-то выговаривает именно мне. Выдав продолжительную тираду, улетает.

Голубей нет. Нет гнезда. Много перьев, веточек, прутиков. О шариках я даже не думаю. Мне потом сказали, что их унесли.

Дождь всё-таки пошел. По карнизу соседнего дома неторопливо прогуливается ворона, не боится промокнуть. У нее блестящие, черного жемчуга глаза.

Очерствеет ли сердце, если ему изменяет счастье? Или же сокроет свою печаль так глубоко, что только душа будет догадываться, и временами плакать.

Но как-нибудь, расстроенная и всё еще нахмуренная душа непременно задаст сердцу вопрос: «Послушай, а не предпочтительнее ли жить покойно, не ведая ни счастья, ни печали?»

Сердце посмотрит на неё в упор, и та поймет, что она, конечно же, могла задать этот вопрос, но вряд ли вправе рассчитывать на ответ, который бы её устроил.

«…Я никогда и ничего не прошу, но улыбкой от сердца к сердцу получаю то, с чем нам потом приходится жить…»

«Да, но не велика ли расплата…»

«Так неужели тебе хотелось за всю жизнь не встретить никаких преград? Не верю…»

«Правильно. Не верь».

Застенчиво обнявшись, они согласились, что мир надо воспринимать таким, каков есть. Любить, терпеть, волноваться и ждать во всю мощь отпущенных Господом сил. Делать именно то, что нужно, и именно так, как нужно.

…На грани возможного и невозможного… Это когда не постичь сути одним только воображением, тут важно, чтобы примешалось чувство. Так было и, надеюсь, будет.

…Вечером пронзило ужасное понимание: забыто всё, что ты мне говорил. Забыто всё, что было с нами. Отныне, я не помнила ничего.

Кто и почему так нежданно, без спроса и согласия, лишил дорогой памяти? Страшно, неправильно, несправедливо! Я так не хотела!

Глухой нотой заходится сердце, и пустеет душа. Не затаить бы серьезной обиды на сей странный факт. Как всё вернуть по своим изначальным местам?

В полусвет, в полутьму, в стёртость красок и складки у губ – не хочу, не пойду. Там жить невозможно. Оглохшими нотами не сделать концерта, а играть в легкой пьеске, и стряхивать крошки с сукна.

…Уходящее время. Эта жизнь в полусне. В жарком воздухе, в стылом пространстве – мысль тягуча, вязка. А ведь родом из сказки…

Они выберут жёлтый, и, почти не дыша, разукрасят неуютный пейзаж. А в рихтовке дождя, не расплющив последнюю каплю, попытаются вновь удержать… И не будет подсказки. Она вспомнит! Сама!