– Я забыла о нас, – сказала она.
– Отныне нет никаких «нас», Энджи. – Конлан произнес это нежно, и от этой нежности ей стало еще горше.
Ну вот! Один из них наконец-то решился сказать это.
– Знаю.
– Я тоже хотел ребенка.
Она судорожно сглотнула, пытаясь сдержать рвущиеся наружу рыдания. За прошедшие годы она совсем забыла, что желание Конлана стать отцом было таким же сильным, как ее – стать матерью. Она просто не думала о нем, полностью сосредоточившись на своем горе. Теперь-то Энджи понимала, как ошибалась, эта ошибка всегда будет преследовать ее. Она всю жизнь стремилась к успеху – родственники называли ее одержимой успехом, – и материнство было для нее еще одной целью, которую предстояло достичь. Только она упустила из виду, что ради этого надо объединиться в команду.
– Прости, – снова проговорила она.
Конлан обнял ее и поцеловал. Так он уже давно не целовал ее.
Они долго сидели обнявшись.
Энджи очень хотелось бы, чтобы его любви было для нее достаточно. Ведь по идее так и должно было бы быть. Однако ее желание иметь ребенка оказалось мощнее, оно напоминало огромную приливную волну, которая обрушилась на них с неимоверной силой, смела все на своем пути и утянула их обоих в пучину. Возможно, год назад ей бы и удалось вынырнуть на поверхность. Но сейчас уже нет.
– Я любила тебя…
– Знаю.
– Зря мы не сберегли то, что имели.
Позже, когда она одна лежала в кровати, которую они когда-то покупали вместе, она попыталась вспомнить все те «как» и «почему», все то, что они говорили друг другу в конце их любви. Однако у нее ничего не получилось. В памяти всплывал только запах детской присыпки и звук его голоса, когда он прощался.
2
Удивительно, как много времени нужно, чтобы разрушить жизнь. Когда Энджи и Конлан решили покончить со своим браком, на первый план вышли детали. Как разделить все на две равные части, особенно то, что не делится, например их дом и их души. На это они потратили месяцы, но к концу сентября все вопросы были решены.
Ее дом – нет, сейчас этот дом уже принадлежал неким Фэдерсонам – опустел. Вместо спален, и отделанной известным дизайнером гостиной, и выложенной гранитной плиткой кухни у нее теперь была значительная сумма на банковском счете, небольшой отсек в складском хранилище, заполненный кое-какими предметами их мебели, и машина с багажником, забитым чемоданами.
Энджи села на кирпичную приступочку перед камином и огляделась. Дорогой золотистый паркет сиял.
Когда они с Конланом въехали в этот дом, здесь лежало голубое ковровое покрытие.
«Паркет, – хором произнесли они и улыбнулись друг другу, радуясь той легкости, с которой они достигли согласия и возможности сделать еще один шаг к своей мечте. – Ковры осложняют жизнь, когда в доме дети».
Как же это было давно…
В этом доме прожито десять лет. Целая жизнь.
Над входной дверью прозвенел звонок.
Энджи напряглась.
Нет, это не может быть Кон, у него есть ключ. Кроме того, они договорились, что сегодня он не придет. Сегодня ее день, чтобы упаковать оставшиеся вещи. После четырнадцати лет совместной жизни они вынуждены составлять расписание, чтобы не сталкиваться в доме, в котором когда-то жили вместе.
Энджи встала, прошла через комнату и открыла дверь.
На крыльце стояли мама, Мира и Ливви, они жались к двери, пытаясь спрятаться под крышей от дождя. А еще они старались изображать веселье, только все их попытки улыбнуться оказались неуместными.
– В такой день, – сказала мама, – нужно быть с семьей.
Они сплоченной группкой прошли в дом. От плетеной корзинки в маминой руке волнами поднимался запах чеснока.