– Я хотел бы…

– Нет, – отрезала она, не решаясь поднять глаза. От стыда она едва не плакала. Она понимала, что он не хочет обидеть ее, что он любит ее и искренне пытается помочь ей, но все же…

– Почему нет?

Лорен медленно выпрямилась и наконец отважилась посмотреть ему в глаза.

– Всю жизнь, сколько себя помню, – сказала она, – я видела, как моя мама тянет деньги из мужчин. Все это начинается с мелочей. Деньги на пиво или сигареты, потом пятьдесят баксов на новое платье или сотня, чтобы оплатить электричество. Эти деньги… они все меняют.

– Я не такой, как те мужики, и ты это знаешь.

– Да пойми ты: мне необходимо, чтобы у нас все было по-другому.

Он так ласково погладил ее по щеке, что у нее к горлу подкатил комок.

– Значит, ты не позволишь мне помочь тебе?

Ну как ему объяснить, что любая помощь с его стороны превратится в реку, которая поглотит их?

– Просто люби меня, – прошептала она, обнимая его и прижимаясь к нему.

Дэвид приподнял ее над полом и целовал до тех пор, пока она снова не заулыбалась.

– Мы идем кататься на коньках. Все, никаких возражений.

Лорен очень хотелось поехать, ей нравилось круг за кругом скользить на коньках, ни о чем не думать и опираться на теплую руку Дэвида.

– Ладно. Но сначала мне надо заехать домой переодеться. – Она не удержалась от улыбки. Как же приятно поддаваться на уговоры, устроить себе выходной от проблем.

Дэвид взял ее за руку, вывел из комнаты и направился по коридору к спальне родителей.

– Ты куда, Дэвид? – Лорен покорно шла за ним, недоумевая.

Он подошел к гардеробной и открыл дверь. Автоматически зажегся свет.

Гардеробная оказалась больше, чем гостиная в квартире Лорен.

– Мамины куртки вон там. Выбери одну.

Лорен на негнущихся ногах прошла в помещение и оказалась перед перекладиной, на которой висели куртки миссис Хейнз. Их было по меньшей мере двенадцать. Кожаных, кашемировых, шерстяных, замшевых. И все имели такой вид, будто их никогда не надевали.

– Выбирай любую, и поехали.

Лорен не могла шевельнуться. От бешеного сердцебиения она даже начала слегка задыхаться. Она вдруг почувствовала себя уязвленной, ущербной в своей нищете. Попятившись, она повернулась к Дэвиду. Если он и заметил, как неестественно блестят ее глаза, насколько натянута ее улыбка, то никак этого не показал.

– Я только что вспомнила. Я же захватила с собой приличную куртку. Так что все в порядке.

– Ты уверена?

– Конечно. Я только одолжу у тебя твой свитер. Поехали.

Энджи ехала по прибрежному шоссе к окраине города. Тихий океан, казалось, копил силы, готовясь к осеннему шторму. Пенистые шапки прибоя разбивались о серый песок, под напором ветра деревья клонились прочь от воды. Небо в красноватых отсветах потемнело, ветер выл в ветвях и бился в лобовое стекло. Шел такой сильный дождь, что щетки, включенные на самый быстрый режим, не справлялись с потоками воды.

На Азалия-лейн Энджи повернула налево и оказалась на узенькой улочке. Когда-то на проезжей части был уложен асфальт, но сейчас его практически не осталось, и машина, как пьяная, качалась из стороны в сторону, пробираясь по рытвинам.

Благотворительная организация «Помоги соседу» располагалась в конце этой убогой улочки в бледно-голубом викторианском особняке, который являл собой резкий контраст со стоявшими по соседству невзрачными серийными домиками, доставленными сюда на специальных трейлерах. На его ограде, в отличие от остальных заборов, где красовались предупреждения «Осторожно, злая собака», висела табличка «Добро пожаловать».

Энджи заехала на засыпанную гравием парковку и с удивлением обнаружила, что там уже стоит довольно много машин и грузовиков. Хотя было раннее утро воскресенья, вокруг кипела работа. Она поставила машину рядом с красным пикапом. У пикапа были голубые дверцы, а в окне виднелась пирамида для винтовок. Прихватив свои пожертвования – консервы, кое-какие туалетные принадлежности и косметику, а также несколько подарочных сертификатов на покупку индейки, выданных ей местной продуктовой лавкой, – она проследовала к ярко раскрашенной парадной двери, у которой ее встретил добродушный керамический гном.