И это, конечно, так похоже на все, что происходит с нами постоянно, никаких так называемых наваждений даже не надо.

А «навык» и «опыт» – это все-таки вряд ли антонимы. И вряд ли возможно поставить вопрос таким образом, что мы получаем или одно, или другое. Обычно все вместе!

Навык формируется в результате определенного опыта, он – его прямое следствие, вот и все. Для оттачивания навыка нужна некоторая повторяемость опыта. Ну, у меня в голове смысл слов – такой, по крайней мере.

То есть и тут терминологическая недоговоренность у нас, мне кажется.

Вот это как раз и показалось мне тут самым важным – разделение навыка и опыта. Навык как опыт, полученный в сфере в вакууме – и превращенный в освоенный опыт, неотделимый от личности – методом проверки владения этим навыком, но уже в разделенной с другими реальности.

Грубо говоря, пока Элиза Дулиттл вопит «в-аааааааа-у!», ее новые речь и манеры – навык. Опытом они становятся, когда меняется базовая реакция.

Ну вот видишь, а для меня и то, и другое – навык. Просто новый, неотработанный и хорошо усвоенный.

А опыт – это вся совокупность ее жизни у профессора. И ее ощущения, когда она там жила, и все мысли, которые приходили при этом в голову.

Способ путешествовать, описанный в «Большой телеге», – это гораздо больше, чем путешествие как таковое. Обычно люди едут в другие страны за отдыхом, за новыми впечатлениями, за новыми знаниями – то есть, по сути, увеличивать себя.

Те, кто путешествует по городам «Большой телеги», – едут увеличивать мир.

Среди всех историй меня в сборнике поймала одна, и даже не история, а фраза – «все золото дорог Лейна». С того момента, как эта фраза появляется в тексте, текст, по сути, превращается в точное (с инструкциями) описание осознанного сна – вплоть до того, чтобы проснуться в реальности, этим сном немного, самую малость, подправленной.

Что происходит – для начала – в рассказе? Среди множества городов, названия которых очень мало что говорят даже «Гуглу», появляется некий город Лейн, сначала такой же, как эти города, а потом набирающий силу, как ветер.

В него сначала ведут мысли, потом золотые дороги, а потом в него уже ведет все – ноги несут туда путников, рельсы несут туда поезда, а поскольку этот город – приморский, то и корабли, задумавшись, начинают, видимо, немного выворачивать в его сторону, хотя идут вовсе даже из Марселя в Калькутту.

Что происходит со мной, читателем? Я начинаю истово верить в этот город. Вернее, даже не в сам город, а в дорогу в этот город, как в дорогу домой.

(Иногда дорога домой драгоценней самого возвращения домой, то состояние, в котором несешься, целеустремленный, как сила тяготения, и нет ничего, что остановило бы тебя на пути к дому. Когда доберешься – будет совсем другая история, но идти по верной дороге домой все равно, что быть принцем; порог дома переступают уже короли.)

Фразой «все золото дорог Лейна» меня сносило, как течением.

В сущности, откуда мы знаем, что существует тот или иной город? Все эти Эльче-де-ла-Сьерра, Марвежоль, Отерив, которые «дотошный читатель может найти на карте Европы – воспользовавшись, к примеру, Google Maps»? Лично я никогда не был ни в Марвежоле, ни в Оттериве, и чем эти имена хуже, чем Лейн?

Все, что у нас есть, – это свидетельство путешественника. Никто не знает наверняка, есть эти города на самом деле или нет, и Лейн, поставленный с ними в один ряд, становится таким же настоящим и несуществующим, как все остальные.