– Да, это так. Но думаю, что они просто пугают нас. Хотят таким образом получить все то, что им было обещано. И кстати, новый басилевс изрядно укрепил оборону города… хотя он и так надежно защищен высокими стенами и башнями. Несмотря на Великий пост, в Константинополе непрестанно ведутся работы. Мастера-каменщики и плотники заделывают пробоины, наращивают стены, оружейники куют мечи и топоры, рабы заготавливают булыжники для камнеметов… Город никогда бы не взяли, не будь предательства басилевса! Он взял ночью из сокровищницы деньги и ценности, – сколько мог унести – и бежал вместе со своими приближенными. Между прочим, именно в ту ночь я стоял в карауле. Знать бы, на что решился этот змей, я бы лично ему башку срубил!

– Не по-христиански мыслишь… – Гуннар сочно хохотнул. – А ты почему помалкиваешь, рус? – вдруг обратился он к Василько.

– Что тут скажешь… – Василько развел руками. – Воевать нам точно придется. Вот только с кем пойдем на стены? Кроме Варанги и хорошо вооруженных пизанцев, которые не хотят терять свои барыши (ведь вместе с пилигримами пришли и венецианцы, их соперники в торговле), остальные воинские части не горят желанием скрестить мечи с железными рыцарями франков. Ко всему прочему, в городе царит смута, вызванная борьбой за власть между отдельными кланами византийской знати. Но самое худое то, что теперь у Византии нет своего сильного флота, как было прежде. И все это благодаря договору 1187 года с хитрыми венецианцами, по условиям которого басилевс полагался на флот итальянских «союзников». Император не пожелал кормить своих моряков, и теперь мы все пожинаем плоды его скаредности. Кстати, именно корабли венецианцев доставили франков в Константинополь. Так что готовьтесь, друзья, принять бой. Гуннар прав – хорошей драки нам не избежать.

– Утешил… – Харальд тяжело вздохнул. – И что вы за народ, русы? Даже в радости, когда жизнь изобильна и прекрасна, вы всегда в напряженном ожидании черных дней. Живи моментом, а там хоть трава не расти! На худой конец нас ждет Вальхалла[13], где мы отдохнем от трудов ратных. Мокша, еще вина! Да покрепче!

Василько покинул изрядно захмелевших варягов, когда солнце начало клониться к закату. Они начали горланить песни своей родины, и ему стало неинтересно. Его провожал к выходу сам Мокша. Удивительно, но он относился к Василько с большим почтением, словно тот принадлежал к высшей византийской знати. На прощанье Мокша шепнул ему на ухо:

– Пресветлый господин! Не забудь про своего верного слугу, когда грядет страшное.

– Ты о чем? – удивился Василько.

– Юродивый Фока возле церкви Святой Софии намедни валялся в пыли, рыдал, кричал, как резаный, и вещал, что гибель города близка. Я верю ему! Фока-слепец никогда не ошибается в своих пророчествах. У него дар Божий.

– Пусть так. Но что значат твои слова?

– Многие покинут город. И мне пора. Я хоть и прижился в Константинополе, а все ж домой тянет. Вместе нам будет легче. Твой меч, господин, мои деньги. Все расходы я беру на себя.

Василько с невольным удивлением воззрился на Мокшу. Он знал, что с виду неприметные харчевники, хоть и не кичились своим богатством, на самом деле были очень состоятельные люди. А уж Мокша точно скопил немало золота и драгоценностей. Ведь его заведение было весьма доходным местом.

Но почему он заговорил о бегстве из Константинополя? И с какой стати Мокша решил, что кентарх варанги, к тому же еще и спафарий, не падет в бою, а позорно сбежит из Константинополя, нарушив договор найма и присягу?