В подсобке я устало опустилась на старую деревянную табуретку. В голове стало светлее, но воспоминания грузом легли на плечи, физически давили на грудь. Я сделала глубокий вдох, прикрыв глаза, и начала считать до десяти.
Один…
Подушечки пальцев закололо. Я вспомнила темные, чуть жестковатые волосы, в которые так любила запускать ладони.
Два…
Щеке стало щекотно. Он мог не бриться дня два, а потом целовать меня до головокружения, царапая кожу чуть отросшей щетиной.
Три…
Я впилась ногтями в свою ногу, но как будто ощущала его спину под своей рукой.
Четыре…
Я повела плечами, как будто его ладонь привычно прошлась от шеи к пояснице.
- Лиля!
Открыла глаза. Напротив сидел Арсен, глядя на меня вопросительно. Черт, а ведь я все, что вспомнила, ощутила. Самовнушение – великая вещь.
- Как дела? – спросила я, обхватив ладонями чашку.
- Да вот у тебя хотел спросить то же самое. У меня, как видишь, все по-старому. Тир, кофе, только вот теперь один не справляюсь, племянника привлек, - кивнул Арсен на дверь, за которой сидел чернявый парень. – А ты как? Где была столько лет?
Где я была… Сразу в психушке, куда меня упек отец, потом в Стэнфорде, а затем и вовсе с головой ушла в работу. Но Арсену, наверное, не стоит этого знать, поэтому я просто пожала плечами и ответила:
- В Нью-Йорке.
- И как там, в стране капитализма?
- Неплохо.
- Пошла по стопам родителей? Да что я из тебя каждое слово тяну?
- Арсен, да обычная жизнь у меня, как у всех. Окончила медицинскую школу Стэнфордского университета по специализации «Психиатрия и изучение поведения», вышла замуж, родила ребенка, открыла с мужем несколько клиник в Нью-Йорке, развелась… Что тебе еще рассказать?
- В общем, жила, - кивнул Арсен. – Я вот Жене тоже говорил, чтобы он женился, как говорится, стерпится – слюбится. А он… Впрочем, ладно.
Зачем он об этом?! Зачем? Как будто с каждым словом в моей груди ворочали нож, всаженный туда уже давно.
- Ты меня осуждаешь? – спросила, отставив чашку.
Наверное, я выглядела стервой. Хорошо устроилась за океаном, даже замуж вышла. Только легко судить человека, когда не знаешь всего. А оправдываться я не хотела. Рассказать – значит, пережить все заново.
- Что ты, Лиля, - поднял руки Арсен и перевел тему: - Соболезную насчет отца. Своеобразный был мужик, но с характером.
Я в ответ только кивнула, но через минуту подняла глаза и удивленно спросила:
- Ты его знал?
- Ну так, слышал…
Арсен пытался выкрутиться, как будто сболтнул лишнего. Избегал смотреть мне в глаза – лгал. Начал постукивать указательным пальцем по чашке – нервничал.
- Мимика и движения тебя выдают. Я же сказала, что занималась изучением поведения.
- Лиля, ну ко мне приходят разные люди, рассказывают разные истории…
- Арсен!
- По-твоему, на какие деньги он уехал в Штаты?
- Не знаю, - протянула я, - никогда об этом не задумывалась.
- Он был хорошим хирургом, моего брата с того света, можно сказать, вытащил. Но будь ты хоть гением, развалившийся Союз этого бы не оценил. Люди зарабатывали, не брезгуя ничем. И когда начали делить территорию в девяностых, палили по области направо и налево. А в больничку с огнестрелами ой как не хотели обращаться…
Я сразу не поняла краткий экскурс в историю, но потом дошло:
- Ты хочешь сказать, что отец работал на ОПГ?
- Я всего-то намекнул, что он штопал людей вне больницы.
- Охренеть! – вырвалось у меня.
- Но я тебе ничего не говорил, - предупредил Арсен. – Хоть времена уже и другие, но те люди еще живы и на свободе, а некоторые даже неплохо поднялись.