Старик наконец отцепил фляжку, открутил колпачок, и, одной рукой помогая человеку приподнять голову, другой поднес фляжку к потрескавшимся губам несчастного. При этом он приговаривал:

– Кто я такой? Так я Авдей, дед Авдей. Меня тут кажный знает. А место это обычное, место называется озеро Плакучее. А ты-то, милок, кто такой будешь? Откель тебя занесло-то сюда? Ты ведь, паря, не местный. У нас таковских тут нету.

Мужчина, жадно пивший воду из фляжки деда, поперхнулся слишком большим глотком, и надсадно закашлялся. Дед хотел постучать его по спине, но потом, будто чего-то испугался. А ну, как помрет, неровен час, а потом скажут, что, дескать, он, Авдей, его и догробил. Вон он, лежит едва живой, не понять откуда свалился, и непонять чего с ним стряслось. Мужчина с трудом отдышался и попробовал сесть. Это простое движение далось ему не без труда. Старик с готовностью поддержал его, не дал упасть, и все продолжал выжидательно смотреть на своего найденыша. Было видно, что все движения, и даже слова давались тому с большим трудом. Он смотрел на старика, и в глубине его глаз рождалась какая-то мука. Он покачал головой, сморщился, как от сильной боли, и проговорил еще тише, чем в прошлый раз, сильно при этом заикаясь:

– Я… не помню я…Ничего не помню…

Авдей недоверчиво глянул на мужчину. Как это? Живой человек, да ничего не помнит? Разве ж такое может быть? Ведь уже не малый ребенок. Что не ребенок-то – это ясно. Только вот определить его возраст не было никакой возможности. Он весь был перемазан в грязи, недельная щетина на щеках и бороде кое-где посверкивала сединой, волосы вроде как светлые, а может и нет, поди разбери, сбились в колтун и все тоже перемазанные в грязи, с запутавшимися в них кусочками водорослей. Запавшие глаза, морщины возле губ и упрямая складка между бровей. Все это подходило больше пожилому, нежели молодому мужчине. Но вот его глаза… Такие глаза не могли принадлежать взрослому, прожившему уже половину жизни, человеку. По-детски наивные, ясные, и недоуменные. Словно человек только что появился на свет, причем, сам он никак не мог понять, что это за свет такой.

Старик жил на этом свете уже долго, пожалуй, даже слишком долго. И повидал он на своем веку немало. Такого, что ему пришлось пережить на своем веку, многие и за пять жизней не проживали. Поэтому с какими-либо выводами насчет возраста потерпевшего, старик решил воздержаться. Он только спросил, с нескрываемым удивлением:

– Откель же ты, мил человек, тут, на озере-то взялся? Может заблукал? И что же с тобой приключилось-то? Неужто вовсе ничего не помнишь? Может на каких лихих людей нарвался? – И тут же ответил, будто сам себе. – Хотя у нас тут тихо, не озоруют. Это туда, ближе к Сортавале, там-то всяких полно. Даже и беглые бывает появляются. А у нас тут им чего делать, беглым-то? Две деревни на сто верст. – Он махнул рукой, и снова уставился на мужчину.

В глазах незнакомца читались напряжение и мука. Чувствовалось, что он изо всех сил напрягал память, но это не приносило никаких результатов. Едва шевеля потрескавшимися и обветренными губами, он прошептал, едва слышно:

– Не помню… Ничего не помню… Только тьма, вспышка, а потом … потом яркий голубой свет… Нет… Не помню… – И он опять упал на траву и закрыл глаза.

Дед Авдей засуетился испуганно вокруг него.

– Слышь, мил человек, ты не вздумай помереть… Погодь… Сейчас Алекся помощь приведет…

Но человек его не слышал. Он потерял сознание. Старик опять начал хлопать его по щекам, без конца повторяя: