Битый час брожу по магазинам с одеждой, подивившись ценникам в бутике с парфюмерией и косметикой, в котором не была сто лет, все же покупаю несколько масок для лица, духи и крем, выбираюсь на воздух и долго гуляю по благоухающему, влюбленному в весну городу.

Лет пятнадцать назад в эти майские дни я, начитавшись «Мастера и Маргариты», точно так же блуждала по улицам, и неясное томление сдавливало грудь.

Я искала и искала кого-то, всей душой ждала чуда, высматривала тайные знаки... да вот только меня никто не искал.

Останавливаюсь у разлапистой голубой ели, нашариваю в боковом кармане сигаретки, щелкаю зажигалкой и с наслаждением затягиваюсь.

Сломавшийся мозг перебирает варианты.

Можно спросить у мальчишки, который час. Или снова уронить ему под ноги проездной, но на сей раз не убегать, а поинтересоваться, что ему нужно...

— Майя! Колесникова! А я все думаю, ты не ты!..

Вздрагиваю и прищуриваюсь, возвращаюсь в реальность и растерянно наблюдаю, как ко мне решительно направляется толстая грозная тетка в цветастой тунике и лосинах.

— Ты вообще не изменилась! — радостно сообщает она, уставившись на мою грудь.

— Вы... ты... тоже, — бубню, силясь распознать в незнакомке кого-то, кого должна знать.

И обухом на голову обрушивается осознание. Эта ужасная пожилая нелепая тетка — одноклассница Олечка Снегирева...

— Привет! — вопит она и сгребает мое худое тело в охапку. — Ну, давай, рассказывай, как оно? Как жизнь?!

Мы никогда не были подругами или приятельницами, да какой там — даже толком не разговаривали. Были на разных звеньях пищевой цепочки.

Отстраняюсь и пожимаю плечами:

— Все нормально. Работаю вот... — натянуто улыбаюсь, но Олечка, кажется, не слышит.

— Муж, дети? У меня четверо! Старшей шестнадцать, уже под венец собралась! Беременная!

Я рефлекторно отступаю еще на шаг.

Как такое может быть? Я до сих пор по инерции ощущаю себя молодой девушкой, а моя ровесница превратилась в бесформенное нечто с сединой и морщинами и вот-вот станет бабушкой...

Из дрожащих пальцев выпадает тонкая сигарета, я судорожно соображаю.

Ну да, Олечка вышла замуж сразу после девятого, об этом вскользь упоминали на встрече одноклассников через несколько лет. Но я тогда училась в самом лучшем универе города и тусовалась с самым красивым и безбашенным мальчиком, моталась на рок-фесты и мечтала совсем о другом. Плевать я хотела на какую-то Олечку.

— Нет, я не замужем! — моргаю, фокусируясь на ее одутловатой физиономии. — Детей нет.

— Ну, Майя, как же так! — разочарованно тянет Оля, и ее интерес к моей персоне мгновенно сдувается. — Пора! Давно пора! Меня семь лет назад уже называли старородящей. Чего тянешь? Будет зайка — будет и лужайка. Кстати, Маша Ерохина недавно тебя в «Метелице» с шикарным мужиком видела. Вот от него и рожай!

Оля кивает и с чувством выполненного долга отваливает, а я опускаюсь на прохладные доски скамейки, достаю влажную салфетку, нервно комкаю в ладони и не могу надышаться — ее беспардонность пришлась кулаком прямо под дых.

Болезненная тяжелая правда в обличье стареющей одноклассницы настигла меня в самый неподходящий момент, и я пропустила удар.

А идея догнать ее и наговорить в ответ сомнительных комплиментов приходит в голову только сейчас, когда она, вильнув тяжелым задом, скрывается за углом.

***

Тихонько, будто боясь разбудить тишину, открываю ключом замок, разуваюсь и, не включая свет, прохожу в пустоту квартиры. По пути избавляюсь от сумки с косметикой — стыдливо засовываю ее в глубины шкафа. В висках стучит, досада теснится в глотке.