Почему учение Кальвина было настолько привлекательно для реформационного движения во Франции, что смогло перевесить и видоизменить прежние начинания? Во-первых, Фарель и Кальвин были французами, т.е. их труды можно было прочитать в оригинале (если только они не были напечатаны на латыни). Кроме того, их создатели имели сеть личных знакомств во Франции, которые использовались и после их бегства в Женеву. Реформаторски настроенные священнослужители, вовлеченные в создание общин, вели постоянную переписку с Фарелем, Кальвином, а позже также с Теодором де Без (в латинском варианте – Теодором Беза). Они спрашивали совета и использовали опыт перестройки женевской церкви, в то время как сам Кальвин чрезвычайно старался повлиять на то, чтобы изменение церковных отношений во Франции проходило в его духе247.

Во-вторых, Кальвин, как и Цвингли, и верхненемецкая Реформация, был, по сравнению с Лютером, гораздо ближе к гуманизму. Поэтому можно утверждать, что «evangelisme» французского гуманизма продолжил свою жизнь. Теология Кальвина подхватила те реформаторские начинания, которые были влиятельными во Франции уже в до-реформационное время248. Именно это позволило идеям Кальвина легко прижиться на новой почве, в то время как представления Лютера о вере были лишь смутно связаны с гуманистическими идеями.

Наконец, в-третьих, преобразованная во Франции при содействии Кальвина пресвитерианско-синодальная церковная организация превосходно подходила для создания «подпольной» церкви249. Это, безусловно, было очень существенным фактором. Структура церкви, основанная на автономных общинах, была продумана, таким образом, уже на стадии создания и опиралась на выборных представителей, обходилась без административного одобрения. Реформатская церковь Франции (Église Réformée de France) могла функционировать автономно и независимо, в то время как лютеранские церкви в Германии и Скандинавии, а также возникшие с 1560-х гг. реформатские церкви Германии оставались тесно связанными с администрацией250. Несмотря на прочное убеждение ведущих протестантских священнослужителей в том, что корона Франции рано или поздно присоединится к истинной религии (т.е. будет реформирована), кальвинистская модель церковного устройства (Discipline ecclesiastique) казалась очень привлекательной во времена преследований.

Однако и вне конкретной церковной организации кальвинизм, проповедовавший веру в избранность, мог апеллировать к собственному восприятию и собственным планам одной небольшой группы. Положение религиозного меньшинства внутри враждебно настроенного большинства требовало такого образца толкования веры, который создавал бы из этого меньшинства маленький избранный отряд Бога. Последующее преследование на религиозной почве становилось доказательством избранности. Жан Криспен в своей «Книге мучеников» (Le Livre des Martyrs, 1554) пишет: „Entre les marques de la vraye Eglise de Dieu, ceste-cy a esté l’une de principales, à sauoir, qu’elle a de tous temps soustenu les assauts des persecutions“251. Хайнц Шиллинг однажды рассуждал о «теологии изгнанников»252. В подобном ключе можно было бы говорить и о теологии меньшинств. Модели интерпретации преследований и изгнаний накладывали отпечаток не только на те группы, которые покинули страну, но влияли также и на тех, кто остался. Таким образом, кальвинизм с самого начала формировался под влиянием изгнаний и преследований и должен был сам себя организовывать и развивать. Этим он отличался от лютеранства.