Нас, изгнанников, волновало совсем другое. Нас осталось человек десять-двенадцать. Кого-то забрали в армию, кто-то избрал другой институт.

Мы собрались у двери кабинета директора, ожидая аудиенции. Делились впечатлениями от проведённых месяцев. Выяснилось, что погиб один из нас, изгнанников, Ванадий Мартынов, как-то странно, пошёл через озеро, покрытое льдом, хотя ему это запретили, и провалился.

Вдруг невысокий тёмно-русый Коля, похожий на Сергея Есенина, вытащил из-за пазухи книжку Ивана Ефремова, грохнул её на пол, затоптал ногами и заголосил:

– Три тыщи метров!.. Сердце не мотор!.. Романтика чёртова!..

Мы опешили. Постарались его успокоить. Он показал своё темя, на котором белел клок седых волос. Рассказал о своих злоключениях.

Оказалось, он и не собирается проситься в институт, лучше пойдёт в армию. Просто хотел повидаться с нами. Из его сбивчивого рассказа я понял, что работал он в горах Средней Азии, на берегу горного озера на высоте три тысячи метров над уровнем моря. Там вели разведку месторождения. Рабочими были в основном бывшие зэки. Начальник на всякий случай поселил Колю в свою палатку.

Рабочие любили пошалить. Могли подбросить в палатку начальника то ли капсюль-детонатор, то ли взрывчатку. Начальник, привыкший к таким сюрпризам, успевал выбросить подарочек обратно, а Коле было не по себе.

После получки группа рабочих спустились в ближайший посёлок, разгромили там лавку, привезли ящики водки, закуску и устроили, что называется, большой шмон. Но если в тюрьмах и лагерях шмонают заключённых, то тут пьяные бывшие зэки гонялись за всеми прочими.

Коле вместе с группой интеллектуальных работников пришлось бежать вокруг горного озера: три тысячи метров над уровнем моря, а сердце не мотор. Страху натерпелся по полной программе. Пьяные вскоре выдохлись и полегли на поле отменной брани. К ночи всё затихло. Спали спокойно. Проснулся Коля от какого-то шума, выглянул из палатки…

Очнулся в больнице. Сильное сотрясение мозга, рана на голове. Это жители деревни, где разграбили ларёк и, возможно, кого-то побили, собрались пораньше и устроили погром, колотя всех подряд.

Рассказав свою печальную историю, Коля удалился. Кажется, он пел тенором в армейском ансамбле песни и пляски. В институте он вроде бы не пел. Возможно, сказалась травма.

Когда в кабинете ректора собрались деканы всех факультетов, нас вызывали по одному и решали нашу судьбу. Я надеялся на свою хорошую характеристику с места работы. Перевесили мои неуды и прогулы.

Вердикт произнёс заместитель ректора по учебной части Синягин:

– Если тебя принять, ты весь институт испортишь.

Оценка моих способностей была слишком завышена, но от этого мне легче не стало. Меня отчислили из МГРИ, так и не зачислив.

Это была катастрофа. Устроиться на работу в дальние края было нереально. Впору отправляться в армию. Что дальше? За 3 или 4 года многое может произойти со мной. Не буду же после армии сидеть на шее у родителей. Пойду работать. Заочная учёба? Захочу ли? Мать постарается найти мне выгодную работу, используя свои знакомства в «высших кругах». Там же постарается найти мне невесту. После того как я опозорился во МГРИ, придётся или уйти из семьи, или стать послушным сыном.

Домашним я ничего не сказал. Уходил утром, приходил поздно вечером. Почти всё время проводил в Библиотеке имени Ленина. От Каланчёвки до неё и обратно ходил пешком. Что произошло в следующие месяцы, забыл. Провал в памяти. Как у Гоголя в «Записках сумасшедшего»: «Числа не помню. Месяца тоже не было. Было чёрт знает что такое».