Потому, несмотря на то, что Джулии было неприятно, почти больно слышать историю герцога, она молчала, надеясь облегчить его ношу.

– «Слегка», – с чувством невыносимой потери и сожаления усмехнулся холодно и жестоко он, и нервным жестом потер рукой рот. – Представляете? – задал он вопрос, но ответа не ждал. – Мне сообщил тесть, когда скрывать уже было невозможно: повитуха больше не слышала сердцебиения ребенка, а Терезе становилось только хуже, – практически выплюнул он слова, которые норовили застрять в глотке, причиняя невыносимую боль и грозясь придушить. Джулия затаила дыхание, а в зеленых глазах блеснули слезы, которые она поторопилась сморгнуть, боясь, что это оскорбит герцога: одно дело выслушать и дать выговориться, другое – испытывать жалость к мужчине. И графиня понимала, что жалости Итан не потерпит. Потому со всей силы стиснула пальцами веер и сжала челюсти. – Я поднял на ноги весь Лондон, но не успел. Привезенный мною доктор выделил час на то, чтобы попрощаться: он уже ничего не мог сделать. Тереза не продержалась и получаса…

Вновь возникло молчание. Джулия не знала, что сказать в такой ситуации, а Гранту и не нужны были сожаления и оправдания.

– Она практически не называла меня по имени, – произнес он в пустоту словно в недоумении, поморщившись, даже не смотря на притихшую Джулию. – Даже на смертном одре, прося прощения за то, что подвела и не смогла стать мне достойной женой, – невесело хмыкнул он. – Она назвала меня «милорд». Я не могу вспомнить, как звучит мое имя из уст моей жены.

Джулия хотела было что-то сказать, но поймала себя на том, что чуть было не позвала его по имени, и осеклась, услышав, как затрещал хрупкий веер.

– Я не любил Терезу в том смысле слова, который придаете ему вы, Джулия, – рассуждал Итан. – И… откровенно говоря, я не уверен, что испытал горе от потери супруги в должной степени, как того требовал от меня супружеский долг. Она умерла спустя восемь месяцев с начала нашей супружеской жизни. И… я почти не помню их, – словно удивив этим открытием сам себя, выдал Грант, посмотрев на Джулию так, словно она могла пояснить такой странный парадокс. Графиня не могла, занятая тем, как бы незаметно отбросить безнадежно испорченный веер, сломанный пополам. – Не запомнил ничего, что осталось бы в памяти, и что нас связывало, кроме вести о том, что она ждет моего ребенка. А затем и день, когда я узнал, что лишился и супруги, и дитя. Куда больше я тоскую как раз из-за малыша… Я даже не знаю, кого мы ждали: мальчик, девочка… Мне казалось, я всегда мечтал о сыне, наследнике, как и все мужчины нашего времени. Теперь же… – произнес он, но не смог закончить. – Меня не покидает мысль, что… не струсь она и скажи мне все честно… быть может, все могло быть иначе? – задал он вопрос и вскинул на графиню побелевшее лицо. – Но она не доверяла мне в достаточной степени, и все обернулось так… как обернулось, – судорожно выдохнул мужчина и откинулся на стенку купе, чтобы посмотреть на потолок. – Меня она тоже не любила. Люби… призналась бы. Мне так кажется… Мне хочется в это верить. Я бы понял, помог и, в случае неудачи, простил, поддержал и ни за что не упрекнул бы. Мы бы пережили потерю малыша вместе. Но она… они с ее мамашей сочли, что я не достоин даже этого.

– Вы чувствуете злость? – осторожно уточнила Джулия, которая и подозревать не могла, что ее шалость и желание подразнить герцога обернется подобным образом.

– «Злость»? – переспросил Итан таким пораженным тоном, словно ослышался. – Нет, – зло засмеялся он. – Я чувствую ярость! Я в бешенстве. И почти… я ненавижу свою «идеальную супругу» и ее чертову семейку за то, чего они лишили меня, – повысил он голос, сорвавшись от нахлынувших чувств. Впервые за многие годы он рассказывает эту историю вслух. И впервые откровенно. Настолько, что даже сам посмотрел на нее совершенно новым, будто, наконец, прозревшим взглядом. Все то, что он запрещал себе помыслить, что подавлял и пытался преуменьшить – все это теперь открылось и прорвалось, принося новую, почти ослепляющую боль, словно вскрыли давно нарывающий гнойник. – Я обязан почитать свою покойную супругу, ведь она была идеальной леди, – будто пытался убедить сам себя, говорил Итан, но с каждым словом понимал, что это невозможно. – Я должен тосковать. Но не чувствую ничего, кроме ощущения, что меня обманули и забрали моего ребенка. Меня обокрали – забрали частичку моего сердца. У меня за спиной! Умышленно!