Земля качается так, что сейсмологи точно зафиксируют аномальные сдвиги тектонических плит. Шаги даются с трудом, но, превозмогая желание сесть на то, на чем стою, я все же добираюсь до подъезда, затем, минуя въедливого и все подмечающего консьержа, мы доходим до лифта.

— А ты совсем бесстрашная, да, Ромашка? — спрашиваю у девчули, подпирая спиной металлическую стену, пока кабина как-то очень уж медленно поднимает нас на нужный этаж.

— Почему Ромашка? — вопросом на вопрос отвечает она и даже не смотрит на меня, а, задрав голову, следит за цифрами этажей на табло.

Пожимаю плечами, не зная, что на это ответить. Несвязный бред крутится в голове, но в слова не формируется.

— Не знаю, — сознаюсь, подаваясь вперед и утыкаясь носом в копну ее светлых волос. — Ты пахнешь ими. — Несу полную ахинею, но это так.

Аромат, пусть не совсем ромашек, но свежих полевых цветов с искорками летнего солнца, окунает меня в какие-то теплые воспоминания детства: зеленый луг в лучах послеполуденного светила, парное молоко и бабушкины блины, обязательно с медом. А еще ромашки, много-много ромашек, в которые я падал, устав проказничать, и таращился в синее небо.

Руки сами по себе тянуться к копне ее пшеничных волос. Путаюсь в них пальцами, взъерошивая и, словно усиливая облако тонкого аромата.

— Наш этаж, — сбивчиво сообщает моя спутница и делает шаг к выходу из лифта.

— Угу, — мычу, не отпуская ее, — сейчас, — шепчу в ее макушку, затем разворачиваю к себе лицом и на миг, вновь утонув в синеве ее васильково-синих глаз, накрываю губы поцелуем.

Она и на вкус необычно нежная — клубника со сливками. Маленькие ладошки упираются в грудь, стараясь оттолкнуть, тонкие пальчики цепляются за свитер. Шаг, другой... мы — как танцоры на паркете в ритме страстного танго. Держусь за малышку крепче, открываю дверь в квартиру, и темнота поглощает нас, скрывает от всех за стальным засовом.

Сбрасываю куртку куда-то на пол, пытаюсь освободиться от обуви. Пошатываюсь и падаю на пуф. Девушка наклоняется надо мной, стараясь помочь. Тусклый свет размывает картинку, смазывая черты миловидного личика, и лишь огромные васильковые глаза, в глубине которых пляшут золотистые искры будоражащих эмоций, заглядывают мне в душу, дергая за ниточки необъяснимые чувства.

— Как тебя зовут? — спрашиваю я, вдруг решив, что для меня это важно.

— Тася, — отвечает она тихо, почти одними губами, движение которых я считываю словно на интуитивном уровне.

— Тася, — перекатываю на языке Ромашкино имя, словно карамельку.

Вкусно. Ей подходит.

— Артем, — представляюсь и вновь целую ее.

3. ГЛАВА 3

АРТЕМ

У нее вкус клубники со сливками — карамелька сладкая! Целую ее, обнимаю, прижимая хрупкое тело к себе как можно крепче. Дурею от простых объятий и ее бескорыстной заботы, но на очередном витке то ли сна, то ли яви меня все-таки выкидывает за приделы вселенной упоительной радости прямиком в суровую реальность.

Я не задумывался раньше, насколько убойно нервирующие аккорды у безобидной песенки, установленной рингтоном на входящие звонки в моем телефоне. Пробираясь в сонный разум, они взрывают его какофонией адских звуков. В голове, словно фальшивя на все ноты, трезвонит без умолку сломанная игрушка — обезьянка с тарелочками.

— Ну, вообще-то на дворе уже полдень, — раздается в динамике довольно бодрый голос сослуживца в ответ на мое злое и чертовски недовольное:

— Какого лешего, Синица, ты мне звонишь в такую рань?!

Медленно открываю глаза и пялюсь на циферблат наручных часов. Ох, блин, я никогда так долго не спал, даже после самого крутого загула! Вскакиваю с раннего утра и несусь на пробежку, а затем — в спортзал, чтобы выбить из организма всю нездоровую сонливость и привести мозг в рабочее состояние.