Вскоре на вершину вылетел отряд араков. Конники кричали и хохотали, останавливая лошадей и спрыгивая на землю. Последними на гребень поднялись Крокус и Апсалар, которым явно было не до веселья.
Увидев их лица, Скрипач вспомнил изуродованного стражника на дороге внизу. Сапёр снова нахмурился и спешился.
– Город закрыли? – выкрикнул он. – Опять мезланская дурь!
Арак, который заговорил с ним на дороге, подошёл ближе, на узком лице играла яростная ухмылка.
– Не мезланская! Г’данисбан освобождён! Южане, как зайцы, бежали в предчувствии Вихря!
– Так почему нас не пускают в город? Разве мы мезланы?
– Очищение, грал! Мезланские торговцы и знать отравляют Г’данисбан. Их вчера всех арестовали, а сегодня казнят. Завтра утром ты введёшь свою благословенную чету в свободный город. Пойдём! Нынче ночью у нас празднество!
Скрипач присел на корточки по-гральски.
– Значит, Ша’ик уже подняла Вихрь? – Он покосился на Крокуса и Апсалар, словно жалел, что принял на себя такую ответственность. – Война началась, арак?
– Скоро, – ответил тот. – Наше проклятье – нетерпение, – добавил он с самодовольной ухмылкой.
Подошли Крокус и Апсалар. Арак удалился, чтобы помочь другим в подготовке вечернего празднества. Под копыта мерина бросали монетки и осторожно тянули руки, чтобы легонько коснуться его шеи и боков. На несколько минут трое путников остались одни.
– Эту картину я никогда не забуду, – проговорил Крокус, – хотя очень хотелось бы, клянусь Худом. Тот бедолага будет жить?
Скрипач пожал плечами.
– Если захочет.
– Мы сегодня заночуем здесь? – спросила Апсалар, оглядываясь по сторонам.
– Либо так, либо оскорбим этих араков, за что нас могут и расчленить.
– Долго их обманывать не удастся, – сказала Апсалар. – Крокус ни слова не понимает на местном наречии, а у меня малазанский акцент.
– Этот солдат – мне почти ровесник, – прошептал даруджийский вор.
Хмурясь, сапёр проговорил:
– Выбор у нас один: ехать в Г’данисбан, чтобы увидеть своими глазами отмщение Вихря.
– Очередное празднование того, что ещё не случилось? – фыркнул Крокус. – Этого треклятого Апокалипсиса, который ты всё время поминаешь? У меня такое чувство, что жители этой страны ничего не делают, а только говорят да говорят.
Скрипач откашлялся.
– Сегодня вечером в Г’данисбане, – медленно проговорил он, – заживо сдерут кожу с нескольких сотен малазанцев, Крокус. Если мы выкажем желание увидеть это торжество, араки могут простить наш поспешный уход.
Апсалар обернулась и увидела шестерых приближающихся араков.
– Действуй, Скрипач, – сказала она.
Сапёр чуть было не отдал честь. Он сдавленно прошипел проклятье.
– Ты что, мне приказы отдаёшь, новобранец?
Апсалар заморгала.
– Думаю, я отдавала приказы… когда ты ещё за подол матери держался, Скрипач. Да-да, знаю: не я, а тот, кто меня одержал. Это его инстинкты сейчас звенят как сталь, бьющая в камень. Делай, как я говорю.
Ответить сапёр не успел – подошли араки.
– Ты благословен, грал! – сказал один из них. – Гральский клан приближается, чтобы присоединиться к Апокалипсису! Будем надеяться, что, подобно тебе, они привезли своё пиво!
Скрипач совершил ритуальный жест родства, затем сурово покачал головой.
– Не сложится, – заявил он и внутренне задержал дыхание. – Я – изгой. К тому же эти молодожёны желают войти в город… чтобы узреть казни и обрести большее благословение своему союзу. Я их сопровождаю, так что должен подчиняться.
Апсалар шагнула вперёд и поклонилась:
– Мы не хотим оскорбить вас.
Дело было плохо. Лица араков помрачнели.
– Изгой? Никто из родичей не почтит твой след, грал? Может, нам следует задержать тебя, чтоб твои братья смогли отомстить, а в благодарность они оставят нам твоего коня.