Он закрыл глаза.

– Почему, когда я тебя благодарю, во рту остаётся такой горький привкус?

– Мой затуманенный вином мозг говорит: «Лицемерие».

Она увидела, как кровь отлила от лица Геборика. Ох, Фелисин, слишком много дурханга, слишком много вина! Неужели я делаю добро Геборику только для того, чтобы посыпать ему соль на раны? Я не хочу быть такой жестокой. Она вытащила из-за пазухи еду, которую сберегла для него, наклонилась и положила свёрток на колени историку.

– Утопное озеро опустилось ещё на сажень.

Геборик промолчал, не сводя глаз со своих культей.

Фелисин нахмурилась. Нужно было сказать ему что-то ещё, но память подводила. Она допила вино и выпрямилась, провела обеими руками по волосам. Кожа на голове словно онемела. Фелисин замерла, заметив, что Геборик исподтишка смотрит на её груди – круглые и полные под натянувшейся туникой. В этой позе она простояла чуть дольше, чем было необходимо, а затем медленно опустила руки.

– У Булы есть фантазии о тебе, – медленно проговорила Фелисин. – Её интригуют… возможности. Тебе это пойдёт на пользу, Геборик.

Он рывком сорвался с табурета, так что нетронутый свёрток с едой покатился по полу.

– Худов дух, девочка!

Она смеялась, глядя, как историк откинул в сторону занавеску, которая отделяла его койку от остальной комнаты, а потом неуклюже задёрнул её за собой. В следующий миг Фелисин замолчала и услышала, как старик забирается в постель.

Я хотела, чтобы ты улыбнулся, Геборик, – хотела объяснить она. – И не хотела, чтобы мой смех прозвучал так… жестоко. Я не то, что ты думаешь.

Ведь верно?

Фелисин подняла свёрток с едой и положила его на полку над очагом.

Час спустя, когда Фелисин без сна лежала на своей койке, а Геборик – на своей, вернулся Бодэн. Он подбросил навоза в очаг, двигался тихо. Не пьян. Фелисин задумалась, где же он был. Куда ходил каждую ночь? Самого Бодэна спрашивать бессмысленно. Он мало говорил с другими, а с ней – меньше прочих.

В следующий миг Фелисин пришлось изменить своё мнение: она услышала, как Бодэн тихонько постучал пальцем по перегородке Геборика. Историк тут же откликнулся, говорил тихо, так что слов было не разобрать, а Бодэн что-то прошептал в ответ. Разговор продолжался ещё минуту, а потом Бодэн тихонько хохотнул по-своему и пошёл ложиться.

Эти двое что-то задумали, но Фелисин потрясло другое. Они ничего ей не сказали! Понимание вызвало вспышку ярости. Я им помогла остаться в живых! Я им помогала – с самого корабля! Була права – все мужчины ублюдки, годны только на то, чтобы их использовать. Ну ладно же, сами увидите, как остальным живётся в Черепке, от меня больше помощи не дождётесь. Я тебя ещё отправлю обратно на тележки, старик, клянусь! Фелисин обнаружила, что едва сдерживает слёзы, и поняла, что ничего подобного не сделает. Ей и вправду был нужен Бенет, и она будет платить, чтобы удержать его. Но нужны были и Геборик с Бодэном, какая-то часть её души цеплялась за них, как ребёнок за родителей, отрицала жестокость, которая заполнила весь остальной мир. Потерять это – потерять их – значило бы потерять… всё.

Ясное дело, они подумали, что Фелисин продаст их тайну так же легко, как продаёт своё тело, но это не так. Клянусь, это неправда.

Фелисин уставилась невидящим взглядом в темноту, по щекам катились слёзы. Я одна. Остался только Бенет. Бенет, его вино, его дурханг и его тело. Между ног до сих пор саднило с того момента, когда Бенет всё-таки присоединился к ним с Булой на огромной постели в таверне.

Она сказала себе: это только вопрос силы воли – превратить боль в удовольствие.