– Что за сборище? – не обращая внимания на его трескотню, спросил Лекс.

Артур смешался. Посвящать омеговца, пусть даже Лекса, во внутренние дела фермы он не собирался. Но Лекс уже высвободился из объятий и, оставив Артура позади, уверенно шел на площадь. Конечно, от его взгляда не укрылся Выползень, бившийся в тихой истерике, наемные рабочие, держащие осужденного, люди, застывшие на своих местах…

– Преступника казним, – небрежно ответил Артур.

– Плохо… Мне нужно сделать заявление. Но сначала я скажу тебе. Мы призываем на службу всех мужчин, способных держать в руках оружие. Тебя. Твоих людей. Этого… преступника. Всех. Нам нужен каждый. Пришло время отдавать долги, Артур.

– Мы платим регулярно. – Артур не узнал собственный голос.

– Вы платите за охрану. А теперь запла́тите за будущее. Завтрашний день я дам вам на сборы…

– Погоди…

Все – и коновал Курганник, и Зяма, и даже Выползень – смотрели на них.

– Погоди, как это – всех? А кто же здесь останется? Дети? Бабы? Кальмарку тебе в зад, Лекс, это даже не смешно! Я в эту ферму всего себя вложил, здесь порядок, здесь спокойно, а ты…

– Это приказ.

Артур зажмурился. Приказы остались в прошлой жизни, когда он вставал по команде, по команде умывался, одевался и шел завтракать, а потом прыгал в грузовик и под командованием сержанта ехал наводить порядок в деревнях и на фермах… А здесь он – сам себе господин.

– Нет, Лекс, я не могу дать людей.

– Ты не понял. Нам нужны люди, и мы их заберем. Или твою ферму с землей сровняют. Не я, так другие… Ты же помнишь, как Омега относится к дезертирам. И не переживай, с оставшимися женщинами ничего не случится – мы собираем всех мужчин, больше не будет банд кетчеров, больше…

– Лекс… – Артур вроде бы отыскал нужные слова. – Лекс, это невозможно. Люди свободны. Они просто не пойдут.

Лейтенант снял шлем и улыбнулся. Эту косую ухмылку Артур хорошо помнил.

– Пойдут. Не зря я приехал со взводом. Они пойдут, Артур, и ты пойдешь. Помнишь, что было двадцать дней назад с Хмурым? Я не смогу тебе помочь, даже если захочу.

Конечно, Артур помнил. Все помнили, тихонько роптали, но даже с соседями не обсуждали бойню. Вдруг сосед окажется предателем, донесет, как Вымя, и зажирует на чужом добре? Непослушных детей пугали кровожадными омеговцами и, завидев танкер, малышня с воем разбегалась.

– Дай хотя бы день, – уронил Артур. – Чтобы с женой проститься.

– Завтра в полдень выдвигаетесь под началом сержанта Рика. Он предупрежден и останется на ферме, чтобы проследить за сборами. А мне нужно назад, в гарнизон.

Равнодушно разглядывая колодец, Лекс повернулся вполоборота. Даже в сумерках было видно, как он бледен. Светлые волосы, взъерошенные шлемом, стояли торчком, на скулах играли желваки.

– Лекс… это ведь значит… Я помню: всеобщая мобилизация, да? Война?!

– Я не имею права тебе это говорить. Извини.

Выползень, почуяв, что судьба его меняется, с надеждой воззрился на командира омеговцев. Закат померк, площадь и ферма стали серыми. Над Пустошью зажглись безжалостные звезды.

– Хоть чаю с нами выпьешь?

Лекс неожиданно оттаял и пожал плечами:

– Я бы с радостью, но совершенно нет времени. Увидимся в гарнизоне.

И зашагал к воротам.

Утреннее солнце золотило плац, багрянцем отливали окружные скалы. Гордо реяло знамя Омеги – красное, с желтой перевернутой подковой. Хрустел гравий под ногами идущих на построение воинов, раздавались резкие, как птичьи крики, голоса командиров подразделений, пахло дегтем, металлом. Генерал Бохан стоял на пороге штаба, подставив лицо утреннему ветру. Рядом с ним, возвышаясь над малорослым генералом, как взрослый над ребенком, замер мутант, одетый в хламиду с капюшоном.