– Понимаю, – вздохнул Назр. – Я уже думал об этом. Он чертовски осторожен. Всегда окружен оруженосцами, дом – крепость. Рабы его любят… Кроме тюрков никого к себе не подпускает. Понадобится время – каким-то образом внедрить к нему своего человека… выждать момент.

Оба они понимали, о чем идет речь.

– Ну да. А решать нужно сейчас.

– От этих проклятых тюрков всегда больше головной боли, чем пользы! – Назр выругался и в сердцах пнул подушку. – Плевать! Не обращай внимания! Пусть Ай-Тегин проглотит и утрется! Визирем он хочет! Советы мне давать?! Тупой мужлан! Что он умеет, кроме как головы с плеч сносить?! Все, я сказал: визирь – ты!

Балами хмыкнул.

– Интересное решение. Даже если они не взбунтуются тотчас же, ты получишь себе врага на всю жизнь. Сильного, серьезного врага.

– Взбунтоваться не посмеют. Они, конечно, сила. Но все же без поддержки имамов не рискнут на серьезные действия. Пока имамы в стороне – на тюрков можно опираться без опаски. Ничего, переживет. Посулю что-нибудь… обласкаю, поговорю, пообещаю. Может, место кушбеги освободится?

– Не знаю, – вздохнул Балами. – Все может быть. Пока ничто не предвещает.

– Ну и все, хватит об этом. Есть более важные темы.

– Например? Вообще-то нам пора идти, все давно собрались.

– Да-да… сейчас, – Назр покивал. – Обсудим одну вещь. Джайхани ушел от нас. Мы его проводим с почетом. Совесть наша будет чиста. Следовательно, мы сможем начать то, что предначертано.

– А что предначертано? – с деланым недоумением спросил Балами.

– Ты отлично знаешь, что нам предначертано. Поход в Нишапур!

– Ах, поход в Нишапур…

– Ты забыл? – рассердился Назр. – Говорено-переговорено! Да, поход в Нишапур. Нишапур наш! Но все время норовит отложиться. Это еще при жизни деда началось. Нишапур третий год не платит налогов! Чего ждать?! Пока они вовсе перестанут обращать на нас внимание?

– Джайхани был против этого похода, – меланхолично заметил Балами и тут же поднял руки, заведомо гася возмущение эмира. – Но даже если я соглашусь с тобой насчет того, что пора вразумить тамошних царьков, то все равно есть по крайней мере одно обстоятельство, которое препятствует походу. Я хочу сказать: сейчас препятствует, в настоящее время.

– Ну?

– Твой самаркандский дядя.

– Фарнуш?

– Фарнуш. Фарнуш Саманид.

– Ты думаешь, он…

– Непременно. И в очень скором времени. Буквально со дня на день. Поэтому до разрешения этого вопроса Бухару тебе покидать нельзя.

Назр снова всласть пощелкал четками.

– Глупости, – сказал он.

– Почему? – поинтересовался визирь.

– Фарнуш ленив и бездеятелен! Здоров как бык, а честолюбия – и на маковое зерно не наберется. Он тюфяк! Знаю я его как облупленного. Поленится задницу от подушки оторвать. Зачем ему эти хлопоты? Сидит себе в Самарканде, горя не знает, всегда может рассчитывать на нашу поддержку – и вот он ни с того ни с сего задушит синицу в кулаке и двинется добывать журавля в небе?! Нет, не такой он человек.

– А если кто-нибудь присоветует? И потом, знаешь, когда на кону такие куши, люди иногда меняются, – заметил Балами. – Что такое Самарканд в сравнении с Бухарой? Благородная Бухара! Это не лишняя тыква на базаре.

– И войско у него – дрянь! Остолопы! Видел я их в деле. Не посмеет.

– Войско – дрянь, – согласился Балами. – Но ведь и противник перед ним не ахти какой. – И добавил, чтобы подсластить пилюлю: – Так он, по крайней мере, думает.

– Ах, так он думает! – взъярился Назр. – Ах, не ахти! Хорошо же! Совет сюда! Воинских начальников сюда! Немедленно!

Назр вскочил.

– Погоди, – сказал Балами, поднимаясь следом. – Давай хоть старика похороним.