В доме я оказался совсем один и решил воспользоваться моментом, узнать хоть что-то о происходящем вокруг и о себе лично. Открыв верхние ящики комода, практически единственного предмета мебели в комнате, через минуту уже закрыл их. Где мама хранила документы, понятия у меня не было, а рыться в чужих вещах не любил никогда. Обведя взглядом помещение, наткнулся на газету, лежавшую на столе у окна. Схватив листы желтоватой бумаги, начал бегло читать, хорошо хоть писали на русском языке, а то пришлось бы поломать голову. То, что я на территории Беларуси, я уже понял, хорошо, что газеты печатают именно на русском, а не на местном языке. Это не английский или немецкий, которые я худо-бедно, но знаю, все эти суржики, белорусский, хохляцкий и прочий цыгано-молдавский понимать просто не хочу. Для кого-то это священно, заранее извиняюсь, но лично для меня это исковерканный русский язык.

Через несколько минут я уже был в курсе того, какое время посетила моя многострадальная душа, в плане местности все не так очевидно, больше догадки. Итак, на дворе тысяча девятьсот сорок первый… Если бы кто-то был сейчас дома и слышал мой мат… Таких перлов из уст ребенка, наверное, тут еще не слышали. Что со мной случилось, если мое сознание, душу, если хотите, запихнули в прошлое? Ну почему я такой «везунчик», а? Нет бы отправили в какой-нибудь магический мир, или подарили портал в прошлое, с кучей денег и возможностью заниматься исследованиями. Нет же, полезай в сорок первый, где ты сдохнешь через день, мать их за ногу да об угол, кто бы это со мной ни провернул. Как и что, впрочем, уже неважно. Я тут, в новом теле, и с этим что-то нужно делать. О том, чтобы стать в новом для себя времени кем-то вроде Рэмбо, не может быть и речи. Это только в глупых книжках современных мне писателей возможно, где герой в семь-восемь лет убивает здоровых мужиков, совокупляется с женщинами и вообще герой-одиночка. Если реально смотреть на вещи, становится тяжко. Я ребенок, мне лет десять, по ощущениям. Маленький, худенький, силенок нет вообще, о чем тут говорить, что делать не знаю вообще. Знаний в голове масса, а как их применить…

С улицы донесся шум и заставил выскочить на улицу. Вновь налет. Самолеты проходили очень низко, завывая поршневыми движками, пугая всех вокруг. Оглядывая происходящее, заметил женщину, ту, что вроде как моя новая мама. Двигаясь как зомби, не замечая ничего вокруг, она медленно ковыляла от калитки к дому. Необходимо было ее поддержать сейчас: я уже сообразил, что отец, муж этой женщины, погиб при налете, значит, нужно проявить сыновьи чувства.

– Мам, мам, скорее в дом! – закричал я, подбегая к женщине. Та продолжала отрешенно смотреть как бы сквозь меня. – Мамочка, ну, давай же скорее!

– Захарка, папки больше нет у нас, – и женщина, обмякнув, завалилась на землю, не дойдя до крыльца несколько шагов. Неловко попытавшись ее поднять, я было отчаялся, когда почувствовал чью-то помощь.

– Держись, сынок. – Руки, сильные, грубые мужские руки подхватили маму и понесли в дом. Глядя в спину того, кто мне помог, я последовал за ним. Мужчина был невысок, средней комплекции и возрастом ближе к пенсионному, то есть годам к шестидесяти. Скуластое и морщинистое лицо выдавало в нем работягу, трудившегося всю жизнь на очень тяжелой работе. Да и где ее сейчас найдешь, легкую-то? Офисов с кучей бездельников в белых рубашках тут нет, да и появятся не скоро; слава богу, тут все делают руками.

В доме мужчина быстро достал из какого-то шкафчика бутылку, почему-то я сразу подумал, что в ней водка, и дал глотнуть матери прямо из горла. Та мгновенно закашлялась и даже оттолкнула мужчину.