Я до сих пор спрашиваю себя, хотела она сказать мне гадость или нет.

– Что ты будешь делать? – спросил я.

– Думаю, вернусь к матери… Так ведь обычно поступают женщины в моей ситуации, правда?

Только тогда, в один-единственный момент, в ее голосе прозвучала горечь. Я знал, что лет десять назад ее отец ушел от матери к женщине помоложе; конечно, это явление встречалось все чаще, но, в конце концов, в нем не было ничего нового.

Мы вели себя достойно, как цивилизованные люди. Я заработал в общей сложности сорок миллионов евро; Изабель удовлетворилась половиной совместно нажитой собственности и не стала требовать компенсации. Все-таки это было семь миллионов евро; бедствовать ей вряд ли придется.

– Может, тебе заняться сексуальным туризмом… – выдавил я из себя. – На Кубе есть очень симпатичные…

Она улыбнулась, покачала головой.

– Мы выбираем советских педрил, – произнесла она беззаботно, мимоходом подражая стилю, который принес мне славу. Потом вновь посерьезнела, посмотрела мне прямо в глаза (стояло тихое, спокойное утро; море было синим и гладким). – Ты так и не переспал ни с одной шлюхой? – спросила она. – Нет. – И я тоже.

Она поежилась, несмотря на жару, потупилась, потом снова подняла глаза.

– Значит, – проговорила она чуть дрожащим голосом, – ты два года не трахался?

– Нет.

– И я тоже.

О, мы были невинные овечки, невинные сентиментальные овечки; и чуть от этого не подохли.

И было еще последнее утро, последняя прогулка; так же синело море, и чернели скалы, и рядом трусил Фокс.

– Я возьму его, – сразу сказала Изабель. – Это нормально, со мной он был дольше; но ты можешь забирать его к себе, когда захочешь.

Мы были в высшей степени цивилизованные люди.

Она уже все сложила, завтра должен был заехать мебельный фургон, чтобы отвезти вещи в Биарриц: её мать, бывшая учительница, по какой-то необъяснимой причине решила окончить свои дни в этом городе, набитом более чем состоятельными буржуазными дамами, относившимися к ней с величайшим презрением.

Еще пятнадцать минут мы вместе ждали такси, которое должно было доставить ее в аэропорт. «О, жизнь пройдет быстро…» – сказала Изабель. Думаю, она обращалась скорее к самой себе. Сев в такси, она в последний раз помахала мне рукой. Да, теперь все будет очень тихо и спокойно.

Обычно у нас не принято сокращать рассказы людей о жизни, какое бы отвращение и скуку ни внушало их содержание. Именно скуку и отвращение по отношению к этим текстам нам следует культивировать в себе, чтобы отделить себя от человека как естественного вида. Только при этом условии, уведомляет Верховная Сестра, станет возможным пришествие Грядущих.

И если я, следуя традиции, ни разу не прерывавшейся после Даниеля17, отступаю от этого правила, то лишь потому, что следующие девяносто страниц рукописи Даниеля1 безнадежно устарели в свете современного развития науки[32]. В эпоху, когда жил Даниель1, мужское бессилие часто объясняли психологическими причинами; сегодня мы знаем, что это, в сущности, гормональное явление, зависимость которого от психологических причин минимальна и всегда может быть устранена.

Однако для нас эти девяносто страниц, полные мучительных размышлений об упадке мужской силы, перемежаемых порнографическими и в то же время гнетущими описаниями неудачных попыток полового сношения с различными андалусскими проститутками, содержат урок, который великолепно сформулировал Даниель17 в следующих строках своего комментария: