Талминбург встретил нас мелким дождем, который закончился почти сразу, как мы въехали в город, сыростью и привычной суетой большого города, из-за которой наше движение по его временами чересчур узеньким улочкам существенно замедлилось. Снежана уже устала, начала капризничать, и я ее понимала. Когда мы ехали быстро, путешествие казалось увлекательным, сейчас же, когда карета двигалась еле-еле, из-за обилия других карет и толкотни, терпение начинала терять даже я. Что уж говорить о ребенке.

– Потерпи, дорогая, скоро приедем, – сказала я дочери, когда она в очередной раз дернула шторку, чтобы посмотреть, сколько мы проехали.

Правильный ответ: почти нисколько. Мы как стояли рядом с трехэтажным темно-серым особняком, прячущимся от городской суеты за массивными воротами, так и стояли. Правда, правое крыло осталось чуть в стороне, теперь мы двигались вдоль левого. С улицы доносились крики возниц, цокот копыт лошадей: скоростные кареты позволить себе могли даже не все бестиары или свободные люди.

А свободными на землях Богдана были все, и сама мысль об этом казалась сейчас такой правильной, что даже давящая атмосфера северной столицы казалась не такой уж тяжелой. Повинуясь какому-то порыву, я тоже отодвинула шторку и выглянула на улицу, правда, смотрела не на дома, а наверх.

Низкое свинцовое небо словно стремилось упасть на нас всей своей тяжестью и навсегда запечатать в рукаве улицы. В тот момент, когда я об этом подумала, рядом с дверцей оказался Богдан. Он шагнул к нам настолько стремительно, что я не успела отпрянуть, поэтому наши взгляды снова столкнулись.

От этого прямого удара глаза в глаза сердце забилось так быстро, что даже в свежести салона, обеспеченной артефактами, дышать стало сложно. Я мысленно напомнила себе о том, что произошло несколько часов назад, о том, что этот мужчина – совсем не тот, кого я когда-то знала, и это помогло.

Сердце выровняло ритм и даже не дрогнуло, когда дверца открылась.

– Выходи, – скомандовал Богдан. – Поедешь со мной верхом.

Для того, кто освободил половину Лазовии, он слишком привык приказывать людям, что делать. С другой стороны, свободными здесь были все, кроме меня.

– Не поеду, – спокойно отозвалась я. – У меня дочь, и я ее не оставлю, а Снежана слишком мала, чтобы путешествовать верхом.

– Зато слишком взрослая, чтобы просидеть здесь еще несколько часов, пока мы, наконец, доберемся до дворца? Она поедет с Евгением. Выходи.

Как бы мне ни хотелось ему возразить (чисто из духа противоречия!), я поняла, что он прав. Если постоять здесь еще хотя бы час-полтора, легче Снежане не будет. Да, ради нее останавливали карету на кромке леса, когда она запросилась в туалет. Среди аристократии это было недопустимо, но я не стала играть в приличную мать, пока мой ребенок мучается. Сейчас она опять начинала ерзать, и я кивнула.

Евгений Снежане понравился, и я ему доверяла. По крайней мере, тому бестиару, которого знала в прошлом. В отличие от Богдана.

– Снежинка, ты хотела покататься на лошади, – я повернулась к дочери.

– Что?! Правда?! – Глаза ее загорелись, она мигом забыла обо всех неудобствах и о нескольких часах в дороге. Подскочила, бросилась к дверям, и Евгений, появившийся рядом с Богданом, подал руку сначала мне, а после снял мою маленькую егозу.

Покататься верхом было мечтой дочери, но, разумеется, до этого дня она верхом не ездила. Михаил ни разу не посадил ее к себе даже чтобы проехать до ворот конюшни, тем более это запрещалось остальным. Зная, чем чревато нарушение его запретов, никто не хотел рисковать, поэтому Снежане оставалось только смотреть на лошадей и вздыхать. Иногда мы ходили их кормить, и она с такой радостью протягивала им кусочки сахара или яблоки, что, глядя на это, я не могла не улыбаться.