Гроза быстро приближалась. Гром перекрывал стук дождя, барабанившего по натянутому тенту, с которого потоками низвергалась вода; от сильных ударов начинал дрожать пол, и вдруг, в раскатившемся эхом молчании последнего, особенно сильного сотрясения, карусель двинулась и начала медленно вращаться. Медленнее, чем днем, как бы нехотя и по чьему-то тайному принуждению… И музыка заиграла медленнее, чем днем, и как-то странно прерывалась паузами. Карусель прошла только полкруга, словно на мгновение пробудилась ото сна, потом снова остановилась, и музыка умолкла, как будто музыкальный механизм сломался от усталости, и только дождь еще шумел – дождь, древнейшая колыбельная мира.

Площадь перед университетом была залита полуденным солнцем. Над крышами в ясном голубом воздухе кружилась стая беспокойных ласточек. Керн стоял на углу площади и ждал Рут.

Из больших дверей вышли первые студенты и начали спускаться по лестницам.

Керн вытянул шею, чтобы высмотреть коричневый берет Рут. Обычно она появлялась одной из первых. Но ее не было видно. Потом вдруг студенты перестали выходить. Напротив: некоторые из тех, кто вышел, вернулись обратно. Казалось, что-то произошло.

Внезапно, словно вышвырнутая взрывом, из двери выплеснулась буйная, сомкнутая в кучу толпа студентов. Это была драка. Теперь Керн расслышал возгласы: «Евреи – вон!», «Набейте морды пархатым!», «Гоните их в Палестину!».

Он быстро пересек площадь и встал у правого крыла здания. Ему нельзя было ввязываться в драку; но в то же время он хотел быть как можно ближе к ней, чтобы вытащить из нее Рут.

Человек тридцать студентов-евреев пытались вырваться из свалки. Тесно прижавшись друг к другу, они протискивались вниз по лестнице. Их окружала примерно сотня других, которые со всех сторон осыпали их ударами.

– Разогнать их! – орал высокий черноволосый студент, похожий на еврея больше, чем большинство преследуемых. – Хватайте их по одному!

Он встал во главе одного отряда, который с диким криком вклинился в группу евреев, стал вырывать из нее по одному человеку и бросать со ступеней другим; те немедленно начинали избивать сброшенного кулаками, связками книг и палками.

Керн тревожно искал глазами Рут. Ее нигде не было видно, и он надеялся, что она осталась в университете. Наверху на лестнице стояли еще только два профессора. Один – розоволицый, с раздвоенной седой бородой под Франца Иосифа, – улыбался, потирая руки; второй – худой и строгий – хладнокровно наблюдал за происходящей внизу свалкой.

С противоположной стороны площади быстро подошли трое полицейских. Тот, что шел впереди, остановился рядом с Керном.

– Стоп! – сказал он двоим другим. – Не вмешиваться!

Двое остановились.

– Евреи? – спросил один.

Первый кивнул. Тут он заметил Керна и пристально уставился на него. Керн сделал вид, что ничего не слышал. Он обстоятельно закурил сигарету и как бы ненароком прошел немного вперед. Полицейские, скрестив руки, с интересом наблюдали за избиением.

Из свалки вырвался маленький еврей. Некоторое время он стоял неподвижно, словно ослепнув. Потом увидел полицейских и бросился к ним.

– Пойдемте! – закричал он. – Скорей! Помогите! Они забьют их насмерть!

Полицейские рассматривали его как редкое насекомое. Никто из них не сказал ни слова. Какое-то мгновение маленький недоуменно глядел на них. Потом повернулся и, не сказав ни слова, пошел назад, к толпе. Не успел он сделать и десяти шагов, как от большой толпы отделилось двое студентов. Они набросились на него.

– Жид пархатый! – орал тот, что был впереди. – Жид взывает к правосудию? Сейчас ты его получишь!