– Да.

– Сирень и эфир. Кровь и коньяк. Ну, ваше здоровье!

– Я принес четыре стакана, господин Мариль, – сказал коридорный и поставил поднос на стол. – Я думал, быть может, – он кивнул головой в сторону соседнего номера.

– Хорошо.

Мариль наполнил доверху оба стакана.

– Вы пьете, Керн?

– Мало.

– Еврейский порок – воздержание от алкоголя. Зато вы больше понимаете в женщинах. Но женщины совсем не хотят, чтобы их понимали. Ваше здоровье!

– Ваше здоровье. – Керн осушил свой стакан. После этого он почувствовал себя лучше. – Это только преждевременные роды? – спросил он. – Или еще что-нибудь?

– Да. На четыре недели раньше. Перенапряжение. Еще бы: поезда, пересадки, волнения, беготня и прочее, понимаете? Женщина в ее положении не должна была этого делать.

– А почему она уехала?

Мариль снова налил.

– Почему, – сказал он. – Потому что она хотела, чтобы ее ребенок был чехом. Потому что она не хотела, чтобы его уже в школе оплевывали и дразнили жидовской мордой.

– Я понимаю, – сказал Керн. – А ее муж не уехал с ней?

– Мужа давно посадили. Почему? Потому что у него было дело и он был способнее, чем его конкурент на ближайшем углу. Что делает конкурент? Идет и доносит на него – антигосударственные настроения, коммунистические идеи, недовольство. В таком духе. Человека сажают, а конкурент получает клиентуру. Понятно?

– Это я знаю, – сказал Керн.

Мариль осушил свой стакан.

– Жестокое время. Мир защищают пушки и самолеты, человечность охраняют погромы и концлагеря. Все поставлено с ног на голову, Керн, все ценности. Агрессор сегодня – защитник мира, затравленный и гонимый – опаснейший преступник. И есть целые народы, которые в это верят.

Через полчаса они услышали из соседней комнаты тонкий квакающий крик.

– Черт возьми, – сказал Мариль. – Они свое дело сделали. Одним чехом на свете больше. За это надо выпить. Ну, Керн! За самое великое чудо на свете! За рождение! А знаете, почему это чудо? Потому что потом снова умирают. Ваше здоровье!

Дверь открылась. Вошел второй врач. Он был забрызган кровью и весь в поту. В руках он держал красное, как рак, нечто, которое квакало и которое он пошлепывал по спине.

– Он жив! – проворчал он. – Есть здесь что-нибудь? – Он схватил груду тряпок. – Ну хотя бы это. Девушка! – Он передал Рут ребенка и белье. – Искупать и завернуть не слишком туго, хозяйка умеет, но не здесь, где эфир, – в ванной.

Рут взяла ребенка. Ее глаза показались Керну огромными. Врач сел за стол.

– Здесь есть коньяк?

Мариль налил ему стакан.

– Интересно, как чувствует себя врач, – спросил он, – когда видит, что каждый день строятся новые пушки и самолеты, но не больницы? Ведь первые только для того и существуют, чтобы не пустовали вторые?

Врач взглянул на него.

– Мерзко, – сказал он. – Мерзко. Штопаешь людей с величайшим искусством, чтобы их с величайшим варварством снова разорвало на куски. Почему бы сразу не убивать детей! Много проще.

– Мой дорогой, – возразил депутат парламента Мариль. – Убивать детей – преступление. Убивать взрослых – дело национальной чести.

– В новой войне будут убивать и детей и женщин, – проворчал врач. – Мы искоренили холеру – а ведь она безобидная болезнь по сравнению с самой маленькой войной.

– Браун! – крикнул врач из соседней комнаты. – Быстрее!

– Иду.

– Черт возьми! Что-то неладно, – сказал Мариль.

Через некоторое время Браун вернулся. Он вдруг как-то осунулся. Он выглядел обессиленным.

– Разорвана шейка матки, – сказал он. – Ничего нельзя сделать. Женщина истекает кровью.

– Ничего нельзя сделать?

– Ничего. Мы все пробовали. Кровотечение не прекращается.