Стас запрокинул голову, и мрачная волчья песнь разорвала ночную тишину. Вожак вел стаю на охоту. Стая ответила его призыву. Радостно и грозно.

И Старый отозвался беспощадным рыком, который, казалось, прорвался до предгорий.

Только бы Войтик не поторопился.

Вылетел на конский косяк. Сбил широкой грудью табунщика, рванул клыками горло.

А стая уже гнала обеспамятевший от страха табун прямо на селение.

Мало! Не та потеха!

Щелкнул зубами. И еще половина ушла в сторону. От грохота конских копыт уши ломит.

Уже несколько сотен одуревших от волчьего воя лошадей несутся на селение.

Поравнялся с головным жеребцом.

Жеребец косит глазом, вскидывает зад, предупреждая атаку, пытается сбить копытом. Остановишься, собьют с ног, затопчут. Забьют копытами.

Оттолкнулся от земли, растянул послушное тело в прыжке, перекинулся через голову и слился с лошадью уже в человеческом обличье.

Запах волка ударил от волчовки в лошадиные ноздри, а человеческие ноги сжали бока в смертельном объятии. Не скинуть, не раздавить, не убить, не искалечить!

Ударом кулака в голову направил жеребца прямо на жилища орков.

Отлепился от конского крупа, выпрямился, выкинул туго сжатый кулак вправо, раскрыл ладонь. Выплеснулся огонь на соломенные крыши.

И еще раз!

Радостно заиграло пламя. Заплясало, веселясь, с крыши на крышу. Затрещало, захрустело соломой, пожирая убогие жилища. А в огне метались ничего не понимающие спросонья люди.

А мгновенье спустя на полыхающее селение обрушился конский косяк.

Вскинулся на конский круп ногами, оттолкнулся, что есть силы и полетел кувырком через голову за пылающий дом.

Преображение происходило сейчас с ним легко и просто, и практически без болевых ощущений.

Упал, мягко перекатился на бок. Бок обожгло огнем. Запахло паленой шерстью. Не до нежностей.

А ноги уже уносили из горящего селения матерого волка в сторону гор. И на его зов собиралась стая, выносясь из пламени пылающих селений.

Оглянулся. Фыркнул.

– Толян сказал бы, плющит. И колбасит, – вздохнул. – Но вот беда. Я не Толян.

Запрокинул голову, запел, подзывая Старого. И снова, опустив голову до земли, тяжелым скоком направился к предгорьям, забирая вправо.

Услышал еле слышный шорох.

Оглянулся. Из кустов беззвучно выпрыгнул Старый. Клацнул зубами и пристроился рядом.

Бежали день, а затем и ночь…

Войтик умело вел свою группу, отметил он. Не наглеет, но и не скрывается. Ведет почти по прямой. Практически по огородам. Там, где искать не будут. А при случае можно и отскочить незамеченным.

На бегу обернулся, вздернул губу. И снова Старый отделил половину стаи. Увести погоню, если появятся охотники – святое дело. Понять не трудно. Сам бы не утерпел на их месте.

Только он не на их месте. А совсем даже наоборот. Как бы сказал все тот же Толян. Или не Толян? Совсем запутался с этими переодеваниями.

Ноздри жадно втягивают утренний воздух.

Отряд где-то уже близко. Еще бросок, и снова вместе. Привык видеть их всегда рядом, даже тогда, когда и рядом-то нет.

Замер, почти зависнув в прыжке.

И лобастый вскинул голову на могучей шее. Глаза, как угли пылают. Не видит глаз, а догадывается.

Развернул стаю, чтобы отрезать погоню.

Мешает черная повязка на глазах. И хотя остальные чувства еще не разу не подводили, постыдный инстинкт самосохранения помимо воли сдерживает бег. Лобастый уже отозвался радостным воем.

Между деревьями мечутся тени. Уже звенят, сталкиваясь, мечи.

Не успели! А все его проклятая осторожность.

Оттолкнулся от земли, прыгнул и сразу грудью…

Сбил с ног и, не задерживаясь, сразу рванул клыками следующего. Хрустнула рука. Вперед. Только вперед! Снова грудью.