И тогда Мишка вновь пришёл к вокзалу.

«Плохое место, – подумал он, – но хоть народу много». Кругом играла музыка, но она не задевала душу. Легко просачивалась в мозги и растворялась бесследно, как пена. А ещё эта песенка популярной группы «Абба», где назойливо талдычили: «Мани, мани, мани-и-и…»

Найдя за вокзалом тихое место, юноша лёг, подстелив под себя обрывки картонных ящиков. В небе зябко подрагивали одинокие звёзды. Луна, вынырнув из омута чёрных туч, словно око злого великана, внимательно наблюдала за ним. Заслонив руками глаза, чтобы не видеть свет от переливающейся огнями рекламы, Мишка попытался заснуть. Вблизи уныло шелестело чахлое деревце, будто жалуясь на одиночество. Рядом нудно скрипел на ветру висевший над дверью подслеповатый металлический фонарь…

Вздрагивая всем телом, парень старался всё теснее и теснее прижаться к стене. Он инстинктивно чувствовал, что шершавая поверхность служит защитой ему от одиночества и жестокости. «Что делать, куда идти?» – билось в голове. Безнадёга свинцом навалилась на плечи, просочилась в каждую клеточку тела, безжалостно придавливая к щербатому асфальту. А рядом беспокойно ворочался полусонный ночной город, расплёскивая звуки музыки – дурной, пошлой, отвратительной.

Горестные и безутешные минуты тянулись, тянулись, тянулись…

…И вдруг Мишка увидел маму. Она тихо подошла и, склонившись над ним, стала ласково гладить по руке. Его лицо сразу же расплылась в радостной улыбке. Юноша потянулся к дорогому и любимому человеку. Потянулся, чтобы вновь, как в детстве, прижаться к ней. Рассказать обо всём, что произошло с ним в этой такой большой и такой чужой для него Москве. А может, взяв маму за руку, убежать с ней в беспечное детство…

Мишка потянулся к маме и… проснулся. Какая-то худая собака лизала ему руку. Парень резко отпрянул в сторону. Собака, тоже испугавшись, отскочила. Но потом, виляя обрубком хвоста, вновь доверчиво подошла к нему, заглянула в глаза. Юноша обнял собаку, старался коснуться её щекой, прижать к себе. Почувствовав её тёплый бок, горько заплакал. Та, словно поняв его горе, жалобно заскулила, моргая слезящимися глазами…

…Утренняя прохлада разбудила Мишку. И не стало огорода с чёрными бороздами, бурьяна у старой берёзы, что тихо потрескивал на ветру. И матери, которая почему-то, тревожно оглядываясь, уходила куда-то вдаль. Но осталась холодная каменная стена и этот большой, непонятный город.

Собака, что так хорошо согревала ночью, ушла. Зато налетел стылый и такой же, как Мишка, одинокий ветер. Он зло зашуршал газетой, бросил в лицо какие-то крошки. Парень поднялся. Привёл себя в порядок и стал вновь бродить по улицам Москвы.

Ему очень хотелось есть, уже второй день, как у него во рту ничего не было. Подошёл к продавщице беляшами, попросил угостить. Та зло бросила: «Иди отседова. Я одного такого угостила, а потом денег недосчитала».

Какая-то пожилая женщина, что собирала милостыню для своих многочисленных кошек, угостила юношу домашними пирожками. Пирожки были сочные и вкусные, но маленькие. Одним движением челюстей они превращались в нежный комок, который проглатывался с неземным ощущением. Женщина дала напиться, но главное – подарила слёзы сочувствия и сострадания. Они запали в Мишкину душу глубже, чем все перенесённые им ранее мучения. Поблагодарив добрую женщину, чьи слова дали ему немного утешения, он пошёл дальше.

Вдруг Мишка вспомнил бродячую собаку, что своим теплом согревала его. От всего того, что произошло с ним в Москве, на душе стало так тяжело, так горько, что он вновь заплакал, как маленький ребёнок. Вокруг сновало множество горожан, погружённых в свои мысли и ежедневные заботы. Некоторые даже оборачивались на ходу, чтобы с удивлением взглянуть на него. Но никто не пришёл на помощь, не спросил, что случилось?..