Когда они заполнили столовую, в голове аллена послышались вопросы. Что это за отделение? Почему он здесь? Знают ли тут, кто он? Язвительное замечание насчет Сибиллы наводит на мысль, что да. Надо изо всех сил оставаться в сознании. Нельзя позволить страху себя усыпить. Необходимо выйти на связь с артуром, рейдженом и остальными, чтобы понять, зачем его вызвали на Пятно. За сумятицей, как правило, следовал внутренний взрыв, и аллен чувствовал, что дело идет к войне.

Он знал, что засохший горошек, холодная картошка и липкие макароны не удержатся в его изнервничавшемся желудке, и потому поел одного хлеба с маслом, запивая его сладким напитком из концентрата.

По пути обратно в отделение он внезапно понял, что не знает, в какой он камере. Идиот! Как можно было не посмотреть номер! О господи! Теперь он себя выдаст, и остальные станут называть его психом и издеваться!

Он брел по коридору, проверяя карманы в надежде обнаружить какую-то зацепку. Ничего, кроме полупустой пачки сигарет. Вошел в тускло освещенный центральный зал, где выстроились ряды скамеек и деревянных стульев с вертикальными плашками спинок. Осмотрелся. Под потолком переплелись шипящие трубы парового отопления. Как и везде, стены были выкрашены в светло-коричневый цвет, грязные окна метр на полтора закрывали толстая сетка и решетка. На полу лежал грязно-белый и серый кафель с почерневшими контурами. В углу располагалась маленькая кабина-клетка из металлической сетки, отделявшая санитаров от пациентов, – пост охраны, защищающий от нападения.

аллен примостился на краю скамьи и уткнулся лбом в ладони, украдкой вытирая пот. Черт, как ему теперь найти свою камеру?

– Привет! Ты чего?

Вздрогнув от неожиданности, аллен поднял глаза на худощавого бородатого мужчину с темными глазами, но ничего не ответил.

– Ты тот чувак из телевизора, у которого много личностей?

аллен кивнул, не зная, что сказать.

– Я твой сосед, из сорок шестой. – Незнакомец уселся рядом.

аллен мысленно выжег в мозгу номера сорок пять и сорок семь.

– Я видел твои картины в журналах и по телику. Пейзажи и натюрморты ну очень круты! Я тоже немного пишу, но до тебя далеко. Дашь пару советов? В смысле, когда у тебя будет время…

аллен молча улыбнулся при мысли о «времени». Потом, поскольку секунды шли, а собеседник смотрел на него в упор в ожидании какой-то реакции, с трудом выдавил:

– Конечно, только я пишу портреты.

Мужчина улыбнулся, на сей раз теплее.

– Слушай, расслабься. Ты к этому гадюшнику скоро привыкнешь. Насчет жирного Огги особо не парься, а вот от того лысого, мистера Флика, держись подальше. Он ползает на брюхе перед старшим по отделению. Я здесь три года, а постарел только на десять. Меня зовут Джоуи Мейсон.

Уходя, он повернулся и подмигнул, сделав через плечо жест, который можно было истолковать как «не парься».

Затушив сигарету, аллен отправился искать свою камеру. В сорок седьмой была куча незнакомых вещей, поэтому он заглянул в сорок пятую и, как и ожидал, увидел фотографии матери Билли, его сестры Кэти и брата Джима, приклеенные скотчем к шкафчику.

Он достал несколько личных вещиц из бумажного пакета, засунутого между шкафчиком и унитазом. Расправляя скомканные письма, адресованные Уильяму С. Миллигану, блок 22, он вдруг догадался, что сюда его перевели недавно. Он не мог долго находиться в блоке «А», раз Джоуи Мейсон только-только ему представился. аллен почувствовал себя лучше – никто не предполагает, что он тут кого-то должен знать.

В дверь резко постучали. аллен нерешительно открыл и в ужасе отшатнулся при виде двухметрового Голиафа, который заполнил собой дверной проем. Весил незнакомец килограммов сто двадцать, если не больше. Свирепое чудище с огромными руками. Расплющит одним махом.