Но сегодня… сегодня я была охвачена небывалой решимостью поставить окончательную точку в наших отношениях. Потому что я знала, что уеду в Россию. С ним или без него. Зов этот был силен и непреодолим. Да и все складывалось так, что решать надо было сейчас. Два дня назад Франция, введенная в заблуждение ловкими берлинскими мошенниками, объявила войну Германии. Все французские газеты заполонили статьи о том, что Германия попала в трудное положение, и поэтому – вперед, на Эльзас и Лотарингию и дальше на Берлин. В печати даже приводились данные о численности французской и немецкой армии, по которым выходило, что Германия будет разгромлена с первого же французского удара. Грохот барабанов войны, доносящийся с газетных страниц, буквально оглушал, сводя французов с ума, но я, воспринимающая все трезвым умом, попросту испугалась. Со стороны французского правительства этот шаг был самоубийством. Я чувствовала, что тут что-то не то. Не может быть слабой страна, превосходящая Францию в полтора раза по населению в два раза по промышленному производству. Если кайзер Вильгельм притворяется слабой овечкой (лично я в это ни за что не поверю), то это ему зачем-то нужно. Наверняка, думала я, в этом кроется какая-то хитрость. Наверняка на французских политиков нашло помутнение, быть может, даже связанное с пролетом кометы. Бесславно сбежавшие их Парижа, они теперь хотят обелить свое имя хоть какой-нибудь победой.

Но не успели сторонники похода на Берлин выпить открытое шампанское, как стало известно, что никакого трудного положения у Германии нет, что Австро-Венгрия после убийства последнего императора самоликвидировалась, а корону австрийского императора, главную из трех, регентский совет при полном одобрении Рейхстага преподнес германскому кайзеру Вильгельму. Премьер-министра Жоржа Клемансо, который вынудил президента Аристида Бриана объявить Германии войну, тут называют тигром. Мол, он такой внезапный и беспощадный, всегда добивается того, чего хочет. В таком случае, подумала я, Вильгельм – это охотник на тигров, в шапочке с пером и большим ружьем, спрятавшийся в засаде, привязав на видном месте отчаянно блеющего козленка. Что ему тигр – грянет выстрел, и будет еще одна шкура на стене.

Всем известно, что Вильгельм давно пытался получить согласие нынешнего русского царя на поход на Париж. Тот не давал, не давал, а сейчас, видимо, дал. А почему? А потому что все проблемы России в Европе или уже решены, или решатся в самое ближайшее время. Пора дать ребенку Вильгельму сладкое – то есть Францию. И несмотря на то, что русские солдаты не будут принимать участия в сражениях, а Петербург не объявит войны Парижу, песенка Франции спета. Сорок лет назад подобная комбинация обернулась тем, что Франция оказалась разгромлена, а Париж из блестящей культурной столицы мира превратился в арену боев и рассадник ужасающих смут. Вот и сейчас я почувствовала, что угроза становится физически осязаемой и неотвратимой. Из Парижа и из Франции вообще требовалось уехать как можно скорее по соображениям безопасности. И к тому же меня еще сильнее потянуло в Россию – туда, где восходит солнце нового прекрасного мира, в котором, как говорят, суровая простота сочетается с нежной добротой и утонченной чувственностью.

Я решила поговорить об этом с мужем во время прогулки. Мне не хотелось, чтобы свидетелями нашего окончательного серьезного разговора были стены нашей квартиры: пусть лучше его слышат вековые деревья на бульваре, каменный парапет на набережной, вода в Сене и… ну это неважно: все что угодно, только не наше уютное гнездышко, которое не должно знать о том, что наше единое целое распалось на две отдельных половины… Я надеялась, что в таком случае этот разговор не будет носить столь яркий оттенок трагичности… Наверняка он приведет к расставанию, да только оно не будет уже таким болезненным, как могло быть.