Сайгон опешил:

– Нет… То есть я не против… Но как ты сумел всё это добыть?!

Лектор улыбнулся:

– Ловкость рук, босс. И никакого мошенничества!

На правой кисти зеленела роза. На левой – ромашка. Отлично сделанные татуировки. Профи расстарался, высокого класса умелец, а не зёма из соседней роты, употребивший для храбрости полбанки «белой».

Вился дымок, весело потрескивало пламя. Сайгон неспешно подкладывал в костёр трухлявые доски, найденные нигерийцем в боковом ответвлении туннеля – это была опалубка; монтеры бетонировали что-то ещё до войны.

Гильза сидела напротив, скрестив ноги. На шее – длинный ремешок ридикюля, в котором поместилось всё приданое девушки. Она дремала в ожидании то ли ужина, то ли завтрака – со временем в метро полный бардак, а Сайгон разглядывал её и строил предположения о прошлом Гильзы. На привале-то заняться особо нечем, так почему бы и не поразмышлять о том о сём?..

Неужто мадам родом с Вокзальной и там её прописка до последнего звонка? Это многое объяснило бы – повадки, подозрительную склонность к феминизму… Все жители Вокзальной – сидельцы, расписные, что твои матрёшки: с затылка до копчика, от ногтей до корней волос. Глянешь на кожные покровы – лучшие художники времен от бизона до Барбизона и рядом не приседают. К примеру, у того вора в законе, что преподнёс Сайгону лук, на груди была выбита Джоконда, а классический фон дополнял собор без крестов. Нет, серьёзно: улыбка имбецила, скромное платьице, все дела. Прям репродукция из учебника по зарубежной культуре – чётко снято, класс!..

– Чего уставился? Татушки мои понравились? – Оказывается, Гильза вовсе не спала.

– Типа того, – почему-то смутился Сайгон.

– Это цветы, – словно маленькому пояснила Гильза. – Они до войны на поверхности везде-везде росли. Это роза, а это… – Она замешкалась, вспоминая слово. – А это… барашка. Да, барашка.

– Ромашка, – не подумав, поправил Сайгон и заметил, как зло блеснули глаза амазонки.

– У тебя, может, и ромашка, а у меня барашка!

– Извини. – Он отвернулся, сообразив, что Гильза никогда цветов не нюхала и букетов ей не дарили, ведь родилась она в подземке, а из всего, что тут растёт, цветами назвать можно разве что грибы и картофель, что, конечно, в корне неверно. – Перепутал, наверное. Просто видел когда-то похожий цветок, и он так назывался.

– Правда видел? – Глаза Гильзы округлились.

– Правда. – Сайгону показалось, что в голосе девушки прорезалось уважение.

– Ромашка… – Амазонка покатала слово на языке. – Ромашка, да?

– Угу, – кивнул Сайгон.

Разговор о пестиках-тычинках его малость утомил. Раздав еду и угостив спутников водой, он сунул руку под рюкзак, а лук определил так, чтобы в любую секунду можно было его задействовать. Он уже почти заснул, когда Гильза шепнула ему в ухо:

– А точно везде-везде?

Сайгон не сразу сообразил, о чём речь.

– А-а. Ну да, везде. Сплошняком. И дома, и машины, и… Везде, короче.

– Я так и знала! – Щеки Сайгона коснулась прядь рыжих волос. – Так и знала! Ну, ничего! В метро тоже будут цветы расти! Согласен?

– Угу… – ответил Сайгон и провалился в сон.

…Он был рад, что троица без проблем покинула Нивки.

За последней засадой, где Гильза долго о чём-то шепталась с высокой худющей девицей, Сайгону почему-то бросился в глаза светофор, который был перекрещен двумя планками. Светофор сломался ещё до начала войны, об этом-то и говорила метка-крест. Сайгону, как и многим обитателям подземелья, казалось, что до войны всё было идеально, а вот поди ты – сломанный светофор. Ерунда вроде, а всё-таки. Не боги, нет, обычные люди тогда жили.