– Это самое важное. Без контекста мы все окажемся чудовищами.
– Слово на «н», – повторил Бенджи.
Джейкоб положил нож и вилку.
– Ладно, раз ты спрашиваешь, контекст такой: Сэм смотрит, как ты каждое утро валяешь дурака в «Новостях», и смотрит, как тебя каждый день выставляют дураком в вечерних передачах.
– Ты позволяешь своим детям слишком долго смотреть телевизор.
– Да они вообще его не смотрят.
– Можно мы пойдем смотреть телевизор? – спросил Макс.
Джейкоб, не отозвавшись, продолжил разговор с Ирвом:
– Его отстранили от занятий, пока он не извинится. Не извинится – бар-мицвы не будет.
– Извинится перед кем?
– Кабельное? – спросил Макс.
– Перед всеми.
– Почему тогда не пройти весь путь и не выслать его в Уганду, чтоб ему там ток через мошонку пускали?
Джейкоб, подавая Максу тарелку, что-то прошептал ему на ухо. Макс кивнул и вышел из-за стола.
– Он поступил плохо, – сказал Джейкоб.
– Воспользовавшись свободой слова?
– Свободой ненавистного слова.
– Ну ты хотя бы стукнул там кулаком по столу?
– Нет, нет. Ни в коем случае. Мы побеседовали с равом и теперь полностью перешли в режим спасения бар-мицвы.
– Вы побеседовали? Ты думаешь, это беседы нас вывели из Египта или из Энтеббе? Угу. Казни египетские и автоматы «узи». А беседы преспокойно приведут тебя в очередь в душевую, которая вовсе не душевая.
– Боже мой, пап. Всегда?
– Конечно, всегда. «Всегда», поэтому «больше никогда».
– Почему бы тебе не дать мне самому разобраться?
– Потому что ты так хорошо справляешься?
– Потому что он – отец Сэма, – вмешалась Дебора, – а ты нет.
– Потому что одно дело собирать говно за собакой, – сказал Джейкоб, – а другое – за своим отцом.
– Говно, – повторил Бенджи.
– Мам, можешь пойти с Бенджи наверх почитать?
– Хочу сидеть со взрослыми, – сказал Бенджи.
– Я здесь единственный взрослый, – ответила Дебора.
– Пока не озверел, – сказал Ирв, – я должен удостовериться, что все понял. Ты считаешь, что можно провести связь между моим превратно истолкованным блогом и проблемой Сэма с Первой поправкой?
– Никто твой блог не толкует превратно.
Полностью извращают.
– Ты написал, что арабы ненавидят своих детей.
– Поправка: я написал, что ненависть арабов к евреям перекрывает их любовь к собственным детям.
– И что они животные.
– Да. Это я тоже написал. Они животные. Человек – это животное. Это научное определение.
– Евреи животные?
– Все не настолько просто, нет.
– Что за слово на «н»? – Бенджи шепотом допытывал Дебору.
– Наггетсы, – прошептала та в ответ.
– Нет, не оно.
Дебора взяла Бенджи на руки и понесла прочь из комнаты.
– Словно на «н» – это «нет», – сказал Бенджи. – Правда?
– Правда.
– Нет, неправда.
– Один доктор Фил – это уже на одного больше нужного, – заметил Ирв. – Сейчас Сэму требуется юрист. Это в чистом виде наступление на свободу слова, и, как ты знаешь, или должен знать, я не только в национальном совете Союза защиты гражданских свобод, и ребята оттуда рассказывают мою историю, рассказывают каждый Песах. Будь ты мной…
– Я бы удавился, чтобы семья не страдала.
– …Ты бы натравил на этот «Адас Исраэль» дичайше умного, до аутизма упертого адвоката, который отвергает земные награды ради счастья защищать гражданские свободы. Слушай, я не хуже других понимаю, как приятно жаловаться на несправедливость, но здесь ты в своем праве – это твой сын. Никто тебя не осудит, если ты на себя махнешь рукой, но никто не простит, если не поможешь сыну.
– Ты романтизируешь расизм, мизогинию и гомофобию.
– Ты хоть читал у Каро?..
– Я видел кино.
– Я пытаюсь помочь внуку выпутаться из неприятной ситуации. Это такой уж грех?