Подумала: «Здесь мне ничего не светит».

– Девочки, я бы посоветовала вам поскорее переодеться, – сказала миссис Келлог. – Торжества… – она скосила глаза на свои часы, – начнутся через восемнадцать минут.

– Я успею, – пожала плечами Дженнифер.

Мирил взгромоздила мокрый чемодан на матрас. Расстегнула ремень. Первым делом достала из чемодана засушенную розу. Бережно положила на письменный стол рядом со своей кроватью. А потом достала форму школы-пансиона Святой Елены и огляделась: где же ванная? Хорошо бы уединиться хоть на минутку, хоть на одну минуточку, пусть даже это не поможет, пусть глупо даже надеяться, что поможет. Хоть на минуточку – может быть, все-таки удастся ненадолго прогнать Мглу.

Но даже уединиться по-настоящему не получилось, потому что Дженнифер уже заняла ванную. А вышла только через двенадцать минут – наверное, волосы укладывала, предположила Мирил. Сама Мирил переоделась за две минуты, зажмурившись, уговаривая сердце не выпрыгивать из груди. Еще одна минута – и Мирил уже идет по коридору, отставая на три шага от белокурой гривы Дженнифер Хартли Труро, роскошных рыжих кудрей Шарлотты Антуанетты Добрэ и шоколадных локонов Эшли Луизы Хиггинсон. На всех форма, предписанная уставом школы-пансиона Святой Елены, и только на Шарлотте блузка из какой-то неведомой мерцающей ткани.

Мерцающая блузка сидит на Шарлотте идеально.

Форма Дженнифер и Эшли, предписанная уставом школы-пансиона Святой Елены, тоже сидит идеально.

А вот блузка Мирил, предписанная уставом школы-пансиона Святой Елены и абсолютно не мерцающая, неподходящего размера: из длиннющих рукавов видны только кончики пальцев.

Кто бы сомневался.

А Эшли оглянулась на Мирил и сказала подругам:

– Кое-кому срочно нужны скрепки – рукава заколоть.

Выйдя из дверей спального корпуса имени Маргарет Нетли, они приостановились. Дождь перестал, внезапно засияло солнце, согрело воздух, от луж повалил пар. В прозрачном воздухе церковь засияла белизной.

И Мирил вдруг захотелось – больше всего на свете – услышать «чпок» и «ш-ш-ш» новенькой, только что открытой бутылки колы. Чудесные звуки: обещают, что вот-вот случится что-то необыкновенное. Да-да, совершенно необыкновенное, потому что тот, с кем ты пьешь колу, тебе очень…

Но она услышала только скрип гравия под каблуками, радостный смех девочек, соскучившихся по подругам за лето, тихий перезвон церковных колоколов и замечания, которые миссис Келлог делала направо и налево.

Здесь Мирил ничего не светило.

Они миновали самые старые здания кампуса: Большой Хоксн-холл, выстроенный в восемнадцатом веке (широкие белые ступени ведут к парадному входу, колонны высокие, деревянные), Шерборн-хауз (ступени тоже белые, но поуже, колонны тоже деревянные, но пониже), Патнемскую библиотеку с окнами в форме ромбов, Малый Хоксн с шестью остроконечными башенками. Влились в общий поток: первыми шли ученицы младшего отделения, за ними – старшего. Перед церковью поток разделялся на две колонны. Высокий белый шпиль вонзался в синее, ясное небо.

На всех форма сидела идеально – на всех, кроме Мирил и девочки, оказавшейся в колонне позади нее. Девочка все время поправляла сползающую юбку. Мирил боялась оглядываться, но подумала, что девочка, похоже, плачет.

Мирил могла ее понять.

Да, Мирил вполне могла понять, каково сейчас этой девочке.

И вдруг, словно по сигналу – который Мирил прозевала то ли потому, что зазвучал орган, то ли потому, что миссис Келлог окинула всех многозначительным взглядом, – школьницы притихли. Разбившись на пары, стали чинно входить в высокие двери церкви. Прошли под старинными знаменами школы-пансиона Святой Елены, и Мирил вскинула голову. И подумала, что знаменам на вид лет сто, никак не меньше. Школьницы шли по центральному проходу мимо учителей и учительниц в черных профессорских мантиях, застывших у скамей как часовые. Некоторым тоже на вид лет сто, никак не меньше.