Она была десантницей – всегда оставалась десантницей, даже когда перестала вписываться в эту роль. Перспектива занять капитанское кресло несла в себе угрозу и предвкушение – как раньше повод натянуть силовую броню. Как будто ее старый скафандр изменился от времени – вместе с ней – и превратился в корабль. Да, поношенный. Устаревший, но еще грозный. Весь в шрамах, но надежный. Он походил на Бобби – не только такую, какой она была, но и какой хотела быть.

Она поверила, что остальные – Алекс, Амос, Кларисса – действительно легко смирились с переменой. Прежде она бы на том и успокоилась. Но теперь это был ее корабль.

Теперь, когда ей предстояло стать капитаном, она обязана удостовериться.

Амоса она нашла в мастерской, на обычном месте. Он просматривал советы, как сохранить старый корабль в безопасном и пригодном к полетам состоянии. Белая щетина на макушке блестела под лампочкой – похоже, механик пару дней не брил голову. Они шли без ускорения, экономя реактивную массу, но Амос закрепился на палубе, словно ожидал внезапных перемен. Может, и ожидал, хотя бы просто по привычке. Его толстые, изрезанные шрамами пальцы барабанили по монитору, перескакивая от темы к теме в поисковой цепочке: структурный ремонт кружевных пластин, зарастание микрофлорных восстановителей воздуха, автонастройка силовых сетей. Тысячи усовершенствований, появившихся благодаря изучению техники чужаков. Он во всем этом разбирался. За бодрой повадкой громилы легко забывалось, насколько Амос умен и работоспособен.

– Эй, верзила, – окликнула Бобби, придерживаясь за скобу.

– Хэй, капитан Бабец, – отозвался он.

– Как дела?

Амос оглянулся на нее.

– Ну, мне малость неспокойно за пластины, которые мы наложили у дюз в том депо на Стоддарде. Куча народу столкнулась с тем, что они отслаиваются при лучевой бомбардировке. На Медине я, пожалуй, вылезу за борт да гляну своими глазами. Не хватало, чтобы они раскрошились пахлавой, когда мы на них рассчитываем.

– Не хотелось бы, – признала Бобби.

– Кружевная обшивка хороша, пока хороша. – Амос снова отвернулся к экрану.

– А в остальном как?

Он пожал плечами, листая страницы.

– Как есть, я бы сказал.

Между ними воцарилось молчание. Бобби почесала шею, и тихое шуршание ногтей по коже перекрыло остальные звуки в помещении. Она не знала, как спросить, не беда ли, что Холден с Наоми от них уходят.

– А ничего, что Холден с Наоми уходят?

– Ба, – отозвался Амос. – А что? Тебя это тревожит?

– Немножко, – ответила Бобби, с удивлением обнаружив, что говорит правду. – То есть ты, помнится, сказал, что почуял это раньше Холдена. Думаю, все мы чуяли. Но ты много лет с ним летал.

– Это да, но я Холдена в первую очередь за то люблю, что он готов принять пулю за любого из команды. А ты, прямо скажем, уже приняла за нас пулю-другую, так что тут все без перемен, – пояснил Амос и, помолчав, добавил: – Вот с Персиком бы тебе поговорить.

– Думаешь?

– Угу.

Больше Амос ничего не добавил, и Бобби задом наперед вытолкнулась наружу.

Кларисса нашлась в медотсеке, на столе автодоктора. Трубки от бормочущей аппаратуры тянулись к катетеру у нее в боку, кровь вытекала из худенького тела и закачивалась обратно. Кожа цвета восковой свечки туго обтянула скулы. Все же Кларисса улыбнулась и приветственно вскинула руку, когда Бобби вплыла в дверь. Кларисса Мао была лучшим техником, с каким Бобби доводилось иметь дело. Она догадывалась, что эту худенькую женщину подстегивали гнев и отчаяние. Работой она сдерживала рвущуюся наружу темноту. Бобби такой мотив был понятен.